Рюрик. Полёт сокола
Шрифт:
Не ждал такого поворота Рарог. А отвечать надо, но мудрый дед Гостомысл всё понимал, хоть и стар был.
— Завтра приходите ко мне о полудни, буду я не один, а с волхвами нашими и старейшинами, а ты, Рароже, до завтра подумай, что им ответить. А теперь идите, внуки, отдохните после дальней дороги.
— Не спишь, брат? — спросил Трувор, слыша, как ворочается с боку на бок на своём ложе Рарог.
— Какой там сон! Приехали мы с тобой деда больного проведать, и только, а теперь, выходит, всю жизнь должно круто изменить, это же трудней, чем коня на полном скаку повернуть, легко и шею сломать! — ответствовал старший брат. — А как же земля Ободритская, град наш Рарог? Да и на Сицилию я поход задумал. Вот и выбирай теперь. Дед Гостомысл мне не чета, а и то не справляется с разладом в Новгородчине,
— Ты что, брат, дед-то уж стар, здоровьем слаб, чего себя с ним равняешь? Раньше он спуску никому не давал, помнишь, мать рассказывала. А я выходил на звёзды глядеть, большие они тут, ясные, не такие, как у нас. А просторы! Земли кругом, сколько хочешь, людей мало, грады невеликие совсем, а озёр, рек да лесов — немерено! Ольг тоже не спит, тревожится, понятное дело, невеста за другого замуж вышла, как бы душевная тоска не заела… — промолвил, уже засыпая, Трувор.
— Да, — протянул, снова переворачиваясь на широком ложе Рарог, — задал дед задачу, да такую, что голова вот-вот на части развалится, как от удара мечом по шелому. Пойду-ка я с Ольгом поговорю, он всё-таки волховского рода, лепше нас с тобой богов разумеет, да и его самого от мыслей смурных отвлеку.
На следующий день в большой гриднице князя Гостомысла
— Аз есмь стар и немощен, — начал Гостомысл, когда собрались по его зову в теремной гриднице старейшины родов, князья и бояре — и не реките, что это не так! — протестующе взмахнул он рукой на вырвавшиеся у некоторых ретивых бояр и старцев возгласы: «ты ещё не так стар, княже!» — Вы знаете, что имел я четырёх сыновей, — сдерживая волнение и непрошеную дрожь в голосе, молвил старый князь, — всех четверых я пережил. Трое полегли в битвах с нурманами и хазарами, одного хворь прибрала. Теперь же, в конце жизни моей, дают боги надежду светлую и утешение, что внук мой свершит то, что не удалось сыновьям моим. В дива-день зрел я сон вещий, о коем волхвы вам уже поведали и, что сей сон означает, растолковали. Теперь же, честные бояре, князья и старейшины, задавайте вопросы внуку моему Рарогу, чтоб решить, достоин ли он быть призван на княжение Новгородской землёй! — громко огласил старый Гостомысл.
Многих из старейшин и бояр впечатлила взволнованная речь князя.
— Хоть и здравием слаб наш князь, да мудр по-прежнему, — заговорил, поднимаясь, словенский старейшина. — Чужие племена нас грабят, в полон народ забирают, данью облагают, а коли отпор им даём, так промеж собой ладу никак не дадим. Пусть наследник Гостомысла примет Словению под свою крепкую руку!
— Он наследник по женской линии, да и обычаи у варягов иные, чем у нас! — подал голос старейшина от кривичей.
— Много раз предки наши от врагов в землю сию полуночную уходили, — поднялся старший из волхвов Богумил. — Жили тут рядом когда-то и два брата родных Словен и Рус, что грады Словенск и Русу поставили. Потом часть их родов пошла на закат солнца и осела на море, ныне Варяжским называемом. Вагры и ободриты, кои до реки Одры расселились на тех землях, есть прямые родичи наши. Потому князь Рарог этой земле Словенской родной и по матери его Умиле, дщери нашего Гостомысла, и по роду русско-словенскому. Кому как не ему продолжить дело мудрого Гостомысла?
— Так венды, они словене или русы? — спросил кто-то.
— Венд — сын Бастарна и внук Словена. Тринадцать колен Словеновых вот уже триста лет держат земли Ильмерскую, Ладожскую и Онежскую, а также вашу Варяжскую Русь, — повернулся к Рарогу старший волхв Богумил. — Мы ветви единого ствола, и кровь в наших жилах одна течёт, кровь праотцев великих Богумира и Ория. Я так скажу, что все мы — славяне-русы, ибо власами нашими русоволосы, а богов своих — великих Родичей — славословим, то бишь прославляем в каждодневных молитвах.
— А вот я и другие новгородцы знатные, — молвил, поднимаясь, осанистый боярин Горевата, — ведать желаем, на кого опираться будет новый князь в земле нашей, — на купцов ли, на бояр или более всего на дружину свою? Ведомо ведь, не может князь без опоры прочной, так на кого та опора будет? — хитрые искорки блеснули и погасли в очах боярина.
— Боярин Горевата верно речёт! — не дожидась ответа Рарога, вскочил низкорослый купец Сквырь. — Мы, именитые бояре да почтенное купечество, — основа земли Новгородской, от нас более всего казна
— А ты, Сквырь, себя выше общины не ставь, всем ведомо, что ты с Гореватой, что нитка с иглой, одной соляной торговлей повязаны! — возмутился один из старейшин. — Он соль варит, а ты её продавать помогаешь!
Его поддержали другие.
— Боятся Горевата со Сквырем, что новый князь заставит полный налог с каждого црена соли платить, вот и идут против общины!
— Прежде всего, — молвил после некого раздумья молодой князь, отвечая на вопрос Гореваты, — опираться буду на поконы Русской Правды, коими тысячи лет жили предки наши, и мы ныне живём. На волхвов, кои беседу с самими богами ведут. На бояр, купцов и старейшин, что представляют весь люд Новгородской земли. И на дружину верную, коей честь и слава важнее всякой мошны, — с нажимом ответил Рарог, глядя в хитроватые очи боярина. Ожег тот взгляд Горевату, потому как научил Ведамир своего ученика речь не токмо словом, но и взглядом, коий может сказать иной раз поболее длинных речей.
— Добре, внучек, ответил! — довольно прошептал старый князь.
С лавы поднялся небольшого роста вепс в праздничном расшитом меховом одеянии, обвешанном многими колокольцами и оберегами.
— Я шаман, в лесу живу, люди мало говорю, если беда только, тогда людя приходить, однако духи часто говорю. Вчера я спросил духи вепсские леса, воды, неба, земли, что будет, нада нам князя Рарога, не нада? Все духи мне говорил, что каждый человек, каждый народ своя дорога идёт, беда нет. Большой беда будет, очень большой, когда человек свои духи забывать, земля не любить, вода не любить, смерть тогда, каума однако. Духи мне сказал, каждый делай своё, но только вместе! Вепсы что сделают, если много викинги прийдёт? Только лес бежать! Но викинг большая лодка туда пойдёт, вепса убивать, шкуры забирать, детей рынок продавать. Словен будет сражаться, только один не сможет победить, умирать будет. Чудь тоже один сражаться и тоже умирать, и кривич, и другой, все по одному умирать. Духи мне сказал, если князь Рарога духи уважать, земля, небо, вода, то и они ему помощь будут давать, и все духи словенский, кривичский, чудский, меря, духи один, имя только разный!
— Верно шаман вепсский молвил! Хочу и я о том боярам да купцам напомнить, — поднялся изборский волхв Древослав, — что на раздорах и распрях завсегда власть чужинская зиждится, и коли мы сами меж собою ладу установить не можем, то только сторонний человек князем должен быть, чтоб никому старого не вспомнил и обиды былые не хранил. Обиды у всех разные, а земля, небо, вода — они едины для всех, так-то!
— Истинно волхв речёт! — поддержали голоса. — Стороннему видней, он со всех одинаково спрашивать будет и судить по справедливости! А коли каждый, кто за солеварню свою, кто за барыш держаться станет, так тогда верно всем каума будет на радость чужинцам злобным, викингам, хазарам и прочим! А Рарог нам, хоть и дальняя кровь, да родная.
— Кровь родства — дело святое, — вновь поднялся волхв Богумил и обвёл всех немигающим пристальным взглядом очей, который мало кто из собеседников мог выдержать долго. — Одначе, самое важное для нас, наследников Словена и Руса, служение отцу нашему, Роду Всевышнему, а не стяжание злата и прочих земных богатств.
— Вот об этом и реки им, отец Богумил, — обратился к нему Гостомысл. — Дай рарожичам наставление отеческое, скажи слово своё веское волховское.
— И скажу, княже, — тряхнул седой шевелюрой волхв и повернулся к братьям. — Пусть в жизни вашей не будет радения о себе, а лишь о Роде едином, а он уже сам вам необходимое даст. Пусть впредь будут не властны над вами и внуками вашими ни злато, ни хоромы, ни богатства многия. Пусть никогда не пленяет вас роскошь храмовая, ибо для руса во все времена была, есть и будет единственным храмом земля-матерь да отец-небо. На земле мы рождаемся, а на небесные луга Сварожии уходим после смерти. Да будет так! — молвил волхв таким торжественным и сильным гласом, будто наложил заклятье обережное на Рарожичей от тех зол, кои только что перечислил. После речи его наступила тишь в тереме, будто боялись потревожить минуты священные все те, кто был под сводами.