Рюрик. Полёт сокола
Шрифт:
— А в невольники-то как угодил? — спросил Молчун.
— Когда стали насильно в магометанство гнать, отец отказался веру предков предать, за то его баилы и убили, хозяйство разграбили, мать тоже погибла, — тяжко вздохнул малец, — а я в отроках оказался в Итиле.
— Видал, брат Молчун, не только словен северных да русов, у Варяжского моря живущих, в чужую веру гонят. Но мы тому не поддадимся, так, брат Еркинбей-Ероха? — И Скоморох ласково потрепал волосы мальца.
Глава Х
Еркинбей и Урус-батыр
Переполох
Со стороны безводной пустыни снова задул сильный ветер, запорашивая очи прохожих песком. Отворачиваясь от встречного суховея, прикрывая очи, Скоморох и Молчун шли по Итильским улочкам, иногда незаметно проверяя, не следует ли кто за ними.
— Что-то сегодня не так, брат Скоморох, — озабочено молвил Молчун, — гляди, всё торжище полно стражи конной и пешей, все будто ждут чего-то.
— Да не только торжище, весь Жёлтый город будто улей. Не нравится мне эта суета, затылком опасность чую.
— Погоди, — вдруг замер Молчун. — Что бы ты сделал на месте начальника тайной стражи, коли б твоя дружина собиралась в поход идти нежданно для ворога?
— Перекрыл бы все выходы, и вперворядь для чужестранных купцов! — выпалил мгновенно быстрый на догадки Скоморох.
Они, не сговариваясь, поспешили к пристани.
— Гляди, Скоморох, а вон и твой знакомец в лисьей шапке, — молвил охоронец, слегка толкнув сотоварища в бок.
— Вижу, он знак сделал, чтоб я за ним пошёл, иди медленнее, я догоню.
— Живо назад! — возвратившись, мрачно молвил Скоморох. — Хазарин речёт, кто-то порезал и ограбил их купцов. Нашли в спине одного из убитых нож новгородского купца, сейчас разгневанные итильцы идут резать новгородских, а заодно и всех купцов славянского вида, кто под руку попадётся, бежим!
— Всё, купец, закончился твой торг, уходить надо! — крикнул Молчун, вбегая в лавку-мазанку, где в благодатной тени восседал среди товара его хозяин — ладожский торговец Зуй.
— Ты чего… — оторопело вытаращил очи купец на неожиданную дерзость обычно неразговорчивого и послушного работника, — чего на меня, да ты… — от нахлынувшего возмущения и растерянности хозяин стал заикаться. Охоронец, не глядя на купца, сильными ударами ног расшвырял лежащие в углу тюки с товаром, что-то взял, что-то отбросил в сторону.
— Айда на пристань! — проговорил Скоморох, на миг появившись в проёме открытой двери. — На подворье, где останавливаются купцы, уже началось. Ещё немного — и разъярённая толпа будет здесь, тебя не просто зарежут, как барана, а растопчут и разорвут на куски! — скороговоркой бросил он оторопевшему купцу.
— Да как же, а товар… дак того… что же это… — растерянно забормотал Зуй.
— Почто стал-то, болезный, — сострадательным тоном спросил Скоморох, — пенязи считаешь ты споро, да смекаешь туго. Тебе же словенской речью молвлено, что на твоих весах на одной чаше живот твой, а на другой товары и барыш. Только запомни, брат Зуй, что ещё
— Так вы, того… кто такие, откуда?..
— Совсем худо у тебя с головушкой, купец. Охоронцы мы твои, настоящие охоронцы, смекаешь? Оттого и упреждаем, что ноги уносить надо. Ты как хочешь, а мы ждать тебя не станем, каждый живота своего владетель. А ты где был? Я думал, ты на месте! — напустился Скоморох на вбежавшего Ерошку.
— Я только что был там! — затараторил взволнованно малец. — На возах привезли трупы хазарских купцов, сам градоначальник на площади сказал, что их убили и ограбили подлые новгородцы, и потому никому пощады не будет. «Смерть убийцам наших людей», — вот так он сказал, — закончил Ерошка, произнеся слова градоначальника на хазарском.
— На пристани свидимся, коли успеешь! — И охранники с Ерошкой беззвучно исчезли.
Более, нежели сами речи, на купца возымели действие появившаяся вдруг у «работников» повелительность в голосе и кошачья мягкость в движениях.
— Божедар, — громко позвал Зуй своего верного помощника, — всё самое ценное и нужное в ларь походный, уходим немедля на пристань. Да еды, какая есть, прихвати, не то опять одной рыбой, словно рыбоеды какие, питаться будем.
На пристани оказались не только они. Спешно отчаливали несколько лодий. Это были те словенские купцы, которые либо остановились не на общем купеческом дворе, а у своих знакомых, либо те, кто бывал в Итиле часто и уже имел здесь своё жилище. Было и двое таких, что, на своё счастье, задержались, и слух о начавшейся резне дошёл до них прежде, чем они успели вернуться к месту ночлега.
Их лодья отошла уже почти в темноте, и гребцы налегли на вёсла, правя против течения.
— Даже на парусах и вёслах супротив течения медленно идём, — тревожно молвил Скоморох, — без коби ясно, что переймут нас…
Молчун только вздохнул.
— А коли так, то никого в живых не оставят…
Оба, не сговариваясь, глянули на свернувшегося на тюке с товаром, который так и не успели выгрузить, Ерошку. Малец спал под мерный скрип уключин и покачивание ночных волн.
— Добро бы вниз по течению в устье реки уйти, там островов немерено, можно хоть три лета хорониться, никто не найдёт, а нам как раз в верховья скорее надобно… — Давай соберём купцов, обговорим.
Через некоторое время тёмными тенями, свернув паруса, лодьи беззвучно скользнули вниз по течению Ра-реки. Только иногда, как большая рыбина, всплескивало кормило то одной, то другой лодьи. А вверх по течению продвигалась под парусом и двумя парами вёсел лишь небольшая лодчонка, что ещё недавно была привязана сзади лодьи купца Зуя.
— Выходит, не зря я с тем хазарином из тайной стражи скоморошничал, жадного да глупого охоронца из себя ломал, упредил-таки, чтоб не сгинул его верный помощник в ночной резне, молодца! А ещё он мне встречу назначил в конце лета в верховьях Дона, и место точное указал.