Рюрик

Петреченко Галина Феодосьевна

— Да славится вечно мудрость твоя, Святовит!

Бэрин первым вошел в храм и, подойдя к каменному изображению великого божества, заглянул, как всегда; в его знаменитый рог…

А в это время в клети Руцины старшая жена князя рарогов с дочерью обдумывали последние детали своих костюмов. Руцина, возбужденная предстоящим выступлением, советовала Рюриковне пришить к голубому платью облик луны. Жрицы уже вышили на куске льна цветными нитями ясноокую ночную владычицу неба, которая так подходила к новому платью Рюриковны, и девочка наконец согласилась.

— Ну вот… вот так, — приговаривала Руцина, отходя на расстояние и рассматривая костюм издалека. — Теперь все! Ну-ка, пройдись шагом Луны — вот так… — предложила она дочери и сразу

же превратилась в надменную красавицу с величественными жестами.

Дочь подтянулась, вскинула голову, отчего ее пышные волосы рассыпались по плечам, и точь-в-точь повторила движение матери. Руцина залюбовалась стройной красавицей дочерью, но, посмотрев на ее рассыпавшиеся волосы, вдруг сказала:

— А вот… волосы мешают… Да! Мешают! А мы их вот этой фибулой сейчас соберем на затылок и вот так… — Руцина проворно подошла к дочери, ловко собрала ее волосы в пышный пучок и заколола их красивой серебряной фибулой на затылке. Затем она отошла от нее и вновь оценивающе оглядела Рюриковну. Вот теперь все! — удовлетворенно проговорила она. — Раздевайся и отдохни немного! А я примусь за свой наряд.

Рюриковна послушно сменила наряд, расколола волосы, положила драгоценную фибулу на маленький туалетный столик матери и, немного подумав, вдруг спросила:

— Мама, а почему ты, христианка, решила участвовать в нашем празднике?

Руцина, держа в руках свое золотое платье с изображением солнца на груди, выпрямила спину и строго посмотрела на взрослую дочь. Рюриковна не сводила глаз с настороженного и озадаченного лица матери — она решительно ждала от нее ответа.

Руцина вздохнула и тихо сказала;

— Я сменила бога, дочь, но не племя, которое дало мне мужа-князя и дочь-княжну. — Она с любовью посмотрела на сосредоточенное лицо Рюриковны, на ее нахмуренные брови и грустно добавила: — Мой бог-страдалец еще займет свое место в сердцах моих соплеменников, я в это свято верю, дочь. Но ты со своей молодой, горячей душой не осуждай ни меня — христианку, ни отца-язычника. На отца ты вообще должна молиться и Святовиту и Христу, решительно заявила вдруг Руцина и в ответ на невысказанный вопрос дочери пояснила: — Он дал жизнь тебе и сохранил ее твоей матери. — Она подсела на постель к Рюриковне, нежно обняла ее, поцеловала в голову и горячо предложила: — Знаешь, сегодня мы с тобой станцуем для него… танец жизни! Вот увидишь, его душа оживет! А это и есть для него начало начал! убежденно воскликнула Руцина, глядя на дочь. — Ведь солнце — основа жизни днем, а луна дает нам свой свет, свои сны и свою мудрость ночью. Ведь когда-то наши предки жили на ней, как говорят древние легенды. Вот и соединим начала двух светил в одном танце! Он поймет! Он не может не воспрянуть духом после этого! Ты поняла мое желание?

Руцина тряхнула рыжеволосой головой, представляя себя вместе с Рюриковной в их новом танце. Но это будет не тот танец, о котором просил Бэрин. Хотя… может, именно на богатую выдумку Руцины и понадеялся верховный жрец, когда послал Эфанду к старшей своей сопернице…

Рюриковна выглянула в маленькое оконце и подняла глаза на солнце. Дневное светило стояло еще высоко и еще жаром обдавало новгородскую землю. За окном желтели березы, краснели осины, пылали яркими гроздьями рябины и тихо шелестели разноцветной листвой задумчивые клены…

На обрядовой поляне уже приступили к жертвоприношению в честь Святовита, и длинной вереницей потянулись рароги-варяги с дарами к параситам верховного жреца. Первым вышел в центр поляны Рюрик — он вел на поводке бурого скакуна с завязанными глазами.

— За победу впереди, за победу позади прими, Святовит, дар от князя рарогов! — медленно сказал он и передал драгоценную уздечку параситу Кору…

А в другой клети княжеского дома готовилась к вечернему выступлению Хетта. Смуглолицая стройная кельтянка с распущенными черными волосами, облаченная в красный сарафан и коричневую кожаную сустугу, плотно облегавшую

ее стройную еще фигуру, сидела на маленьком стуле с кантеле в руках и, перебирая короткие струны, тихонько напевала древнюю кельтскую песню. Она не давала пока еще волю своим чувствам, а лишь перебирала в памяти множество легенд, положенных на собственную мелодию, и искала среди них ту, которая больше всего отвечала бы пожеланию Бэрина. И вот в памяти Хетты всплыл поздний вечер и бабка-кельтянка, напевающая легенду о Руге, смелом и отважном витязе, предводителе кельтов, попавшем на чужбину и тосковавшем по родным степям, о том самом Руге, который нашел в себе силы собрать на чужбине новое войско и пробраться к себе на родину. «Да, — решила Хетта, надо пропеть Рюрику эту легенду, но не всю…» — и стала думать, какие четверостишья включить, а какие не пропевать, чтоб не ввергнуть князя снова в ненужное смятение…

И только Эфанда, сидя в своей клети, никак не могла решить: повеселить ей Рюрика своим даром или нет. Она перебирала лежавшие на одре свои наряды и в грустной задумчивости переводила взгляд с одного платья на другое. Она не верила, что праздник сможет изменить состояние души её повелителя. Она не смотрела в оконце, не слушала вести, которые приносили слуги с обрядовой поляны, где пока присутствовали только мужчины племени, принося жертвы великому божеству. По цветам в маленьком кувшине она определяла, пора собираться на вечернюю часть торжества или можно еще подождать. Вот она посмотрела на цветы, на их подтянувшиеся кверху лепесточки и вдруг вся подобралась, вытянула вверх одну руку, затем другую, изящным движением изогнула пальцы, и вот из ее рук получился прелестный букет цветов… Она встала, прошлась легкой, мягкой походкой по клети, затем вновь вскинула руки вверх и… улыбнулась. Голова ее сама величественно и нежно поворачивалась то на север, то на юг, увлекая за собой умелые, послушные руки, и Эфанда ожила! Да, она станцует ныне для своего единственного любимого танец цветов! Только бы не забыть предупредить Хетту, чтобы она успела подобрать ей на кантеле подходящую мелодию…

* * *

Закончилась первая часть торжества, и все население нового города с особым воодушевлением приступило ко второй, более веселой и любимой части праздника. Настал час потех, военных состязаний, игр и хороводов. Но не все сразу. Вначале будут состязаться меченосцы, затем секироносцы, потом стрелки из лука и только потом… Но стоп! На обрядовой поляне появились судьи: Рюрик, Бэрин и Гюрги.

Парасит-глашатай приказал всем присутствующим отойти от центра поляны как можно дальше и объявил:

— Сейчас перед вами два знаменитых дружинника князя Рюрика будут оспаривать звание первого меченосца.

Все заволновались, задвигались, загудели, а глашатай назвал первого из соперников:

— Дагар!

Толпа восторженно заликовала, приветствуя любимого военачальника.

— Кьят! — выкрикнул глашатай имя соперника Дагара, и толпа вновь приветственно закричала.

На самом удобном месте на поляне на меховых шкурах восседали жены и наложницы князя рарогов с детьми и настороженно наблюдали за приготовлениями знатных дружинников к короткому, но трудному состязанию. Всего по пять ударов должны были нанести соперники друг другу, и кто из них опередит, тот и получит звание первого меченосца и будет обладать им весь следующий год.

Глашатай ударил копьем о железный щит, и бой начался. Меченосцы разъехались в разные концы поляны и, развернув коней, устремились к означенному для боя месту. Взметнулись мечи, раздались первые удары.

Руцина сидела спокойная, уверенная в победе своего возлюбленного. Хетта же забыла обо всем на свете. Она стиснула кулаки так, что на пальцах побелели ногти, а губы закусила до крови. «Ну же, Кьят, ну! — шептала она. Не поддавайся! Изловчись, не давай себя в обиду! Увернись!» — командовала она все громче и громче, пока Руцина не успокоила ее, взяв за локоть.