Рыжик
Шрифт:
— На самолёте прилетела. Вот на этом.
И головой показываю на шторьх.
— Я вынужден буду задать Вам несколько вопросов по этому поводу. Прошу Вас следовать за мной.
— А вещи мои как же? Там ещё велик внутри…
— Все вещи будут в полной сохранности! Прошу следовать за мной.
Поворачивается и шагает под деревья. Пожимаю плечами. Ничего не поделаешь. Приходится идти за ним. Руки бы хоть мне развязали, что-ли…
Интересно, куда это я теперь вляпаться умудрилась? Везёт
Идти пришлось недалеко. Буквально метров двадцать- тридцать. То-то быстро так прибежали…
Особист обитал в палатке под маскировочной сеткой. У входа в неё болтался часовой с трехлинейкой.
Прохожу следом вовнутрь и, после приглашения, сажусь на табуретку перед столом.
— Скажите, Мария Иосифовна, как Вы смогли спастись из госпиталя?
— Никак я не спасалась. Просто сказала Чехову и потом пошла на станцию. Вот и всё.
— Простите, кому Вы сказали?
— Ну доктору… Он на Чехова похож сильно.
— Хм… Действительно похож… А потом?
— Станцию тогда уже разбомбили. И я тогда пошла пешком просто. На восток.
— А почему Вы пошли именно на восток?
— Ну а куда же ещё? Мне на западе делать нечего. Да и не ждёт там никто.
— А на востоке Вас, значит, ждут?
— Конечно! Бабушка в Саратове меня ждёт.
— Хорошо. Вы можете нарисовать маршрут своего движения от станции?
— Не могу к сожалению.
— Почему не можете? Не помните?
— Помню конечно. Просто руки у меня связаны.
Вы когда нибудь видели смущенного особиста? А я видела!
Позвав часового, политрук приказал ему развязать меня. И принести воды. А потом снова принялся расспрашивать обо всём. Подробно распросил меня про убитых раненых. Про немца на озере. Я рассказала всё, что помнила. Не сказала лишь, что тот всё-таки успел меня изнасиловать… Сволочь…
Потом подробно распрашивал про аэродром. И всё записывал. Про бензин и бомбы тоже, и как я смогла захватить самолёт.
— Как захватила? Застрелила пилотов просто.
— Из чего Вы застрелили пилотов?
— Из пистолета.
— Из какого пистолета и где теперь этот пистолет?
Достаю и кладу на стол перед ним свой ТК.
— Вот…
Теперь он просто покраснел…
Вытащил пустую обойму, передёрнул затвор. Вылетел последний патрончик и запрыгал по полу…
Блиин… Вот я дура! Я ж его заново забыла перезарядить!..
Особист просто понюхал ствол и спросил:
— Сколько раз Вы стреляли?
— Три раза в туловище и раз голову. Всего восемь раз.
— А как Вы объясните, что остался ещё один патрон?
— Потому что ещё один был в стволе!
— С какого расстояния Вы стреляли в германских пилотов?
— Метров с десяти примерно. Точнее не измеряла. Но я попала!
Я уже устала и начинаю психовать. Чего он добивается от меня? Чего хочет?..
— Кто нибудь ещё может всё это подтвердить?
— Да! Могут! Вот они могут!
И начинаю доставать из кармана куртки документы и бумаги с деньгами всех троих немцев. Вытащив заодно и свои документы.
— Вы же меня знаете и помните! Зачем весь этот цирк? Позовите папу, если думаете, что я шпион! Уж он то свою родную дочку узнает!
Особист вздохнул, построжел как-то лицом и встал. Поправил гимнастерку и тихим голосом, не глядя мне в глаза, сказал:
— Мария Иосифовна! Ваш отец, батальонный комиссар Стирлец Иосиф Генрихович, вчера погиб в воздушном бою… Пал смертью храбрых…
— Как это пал?.. Он же мне обещал, что не убьют… Может его просто сбили?..
— Его не сбили… Он протаранил фашистский бомбардировщик… Оба самолёта взорвались… Парашютов никто не видел… Извините…
Я встаю и, почти ничего не видя из-за слёз куда-то иду. Натыкаюсь на что-то…
Шторьх…
Сажусь у его колеса…
В голове пусто-пусто…
Он ведь мне обещал… Обещал, что его не убьют…
Кто-то сунул мне в руки фляжку.
Сижу…Пью… Слёзы текут сами…
Проснулась под крылом своего шторьха. Укрытая брезентом.
Во рту сухо. В голове же кристально чистая пустота…
Неподалеку видно часового с винтовкой. Сумерки. То ли вечер сейчас, то ли уже утро. На часах почти четыре. Утро значит. Начинается ещё один день войны. Я пока ещё живая. А вот папа погиб…
Подхожу к часовому. Молоденький совсем солдатик. Точнее боец… Чуть старше меня на вид.
— Есть закурить?
Тот с интересом разглядывает меня, но отрицательно мотает головой.
Понятно…
— А где здесь попить можно?
— Так вон, Вам оставили же.
И показывает на мои вещи.
И правда. Кучка вещей накрыта брезентом. И рядом стоит котелок. А сам самолёт укрыт маскировочной сеткой. Подхожу.
В котелке налит чай. Холодный, но сладкий. С удовольствием выпиваю его. Ух… Вот спасибо! Полегчало…
Вернулась на старое место на брезент…
Лежу, думаю. На душе у меня жутко паршиво. Хотя комиссар Стирлец и не мой отец, а Маши. Но мы с ней уже как-то сроднились, срастаемся что-ли. Сам замечаю, что эмоции наши стали как бы взрослее, глубже. А мои поступки более молодые, более безбашенные. Я не стал себя считать женщиной. Нет. Я мужчина в женском теле. Но её эмоции, реакции становятся нашими общими… Но замуж я всё равно не пойду. И спать с мужиками тоже не буду. Мозги думают у меня по мужски… Ситуация как в песне из фильма «Аты-баты». Типа нам бы кралю хоть одну!