Рыжик

Свирский Алексей Иванович

IV

Новый знакомый

На другой день Рыжик проснулся в хедере. Он спал на длинной, широкой скамье, положив под голову сапоги и палку. Не-Кушай-Каши, лежа на другой скамье, кулаками протирал глаза и громко зевал.

— Ох-хо-хо, косточки солдатские! — протяжно проговорил он, кряхтя и потягиваясь. — А в сене, чай, помягче спать будет… Как, братец, думаешь? — обратился он к Саньке и повернул к нему свое круглое небритое лицо.

— Знамо, помягче, да и вольготней, — откликнулся Рыжик. — Не по вкусу мне здесь… Уйду я отсюда, — добавил он и стал надевать сапоги.

Только что стало

рассветать, когда Санька, желая подышать свежим воздухом, вышел во двор. Безоблачное небо показалось ему сиреневым. Хлопотливые воробьи уже прыгали по двору, мелькали в воздухе и чирикали во всю мочь.

Несмотря на ранний час, в синагоге уже сидели молящиеся и на разные голоса распевали псалмы.

На дворе появились мальчуганы. Двое из них — один долговязый, худой парнишка с необычайно длинными и тонкими пейсами вдоль впалых щек, другой быстроглазый, черный, как арапчонок, — подошли к Саньке и с нескрываемым любопытством стали рассматривать его, как какого-нибудь заморского зверя. К этим двум подошли еще двое, затем еще и еще, и не успел Рыжик опомниться, как он уже был со всех сторон облеплен малышами. В первый момент он даже немного растерялся, видя себя окруженным со всех сторон, но, присмотревшись лучше к этой «гвардии», он успокоился. «Пусть только посмеют — так шарахну, что воробьями от меня отскочат, — подумал Санька и оправился. Наконец один из мальчиков заговорил с Рыжиком.

— Ты навсегда у нас останешься? — спросил мальчик у Саньки.

— У кого это — «у нас»? — нахмурив брови, переспросил Рыжик.

— Ну, у нас в местечке.

— Нет, не останусь! — решительно ответил Санька.

— Почему?

— А потому, что скучно мне здесь, и еще потому, что я по-вашему не понимаю…

Тут в разговор вмешался другой мальчик, и беседа должна была разрастись, но, как назло, появился Борух и разогнал всех. В этот самый момент вышел Не-Кушай-Каши. В его туалете произошла заметная перемена. Ни торбы, ни чайника при нем не было: он все это оставил в хедере. Одет он был в розовую рубашку навыпуск, по-русски, и опоясан черным крученым шнурком с кистями. Обут он был в целые и довольно приличные опорки.

— Эх, жалость какая: морда давно у меня не брита, — проговорил он, проводя рукой по лицу. — Ну, да ладно, завтра поскоблим ее. Хе-хе-хе!.. А теперь, братец ты мой, пойдем на работу.

— Куда? — спросил Санька.

— Пойдем, увидишь.

Они вышли со двора синагоги и очутились на улице.

— Видишь улицу? — спросил у Рыжика Не-Кушай-Каши.

— Вижу.

— Отлично. Теперь, братец ты мой, мы вот как делать будем: я пойду по той стороне, а ты по этой. Не пропуская ни одного дома, всюду заходи.

— Для чего?

— А вот слушай: войдешь в дом, шапки не снимай, а поклонись и скажи: «Доброе утро! С праздником вас! Что делать надо?» Как спросишь, так сейчас же тебе бабы укажут, что делать. Ты исполнишь и подождешь немного. Дадут что — ладно, а не дадут — уходи: стало быть вечером расчет будет. Понял?

— Чего тут не понять! — пробормотал Рыжик. — Все понял, да что!.. — Он махнул рукой, вздохнул и зачем-то по самые глаза надвинул мягкий картузик.

Санька сильно тосковал о Полфунте, и ничто его не веселило. Как-то машинально отправился он обходить дома. Вот он зашел в первый дом. Переступив порог, он по привычке сдернул шапку, но вспомнил наставления Не-Кушай-Каши и снова натянул картуз на свою лохматую

рыжекудрую голову.

Вместо приветствия Рыжик осторожно высморкался в руку.

— Что надо делать? — спросил он у молодой девушки с черными растрепанными волосами и заспанным лицом. Она попалась ему навстречу с периной в руках.

— Почекай трохи, зараз, зараз… — проговорила девушка и торопливо прошла в другую комнату.

Через минуту она вновь появилась и уже знаками приказала Рыжику следовать за собой. Санька послушно пошел за нею. Они вошли в просторную комнату, где стоял покрытый скатертью стол и шкафчик с книгами. У окна сидел седой старик в черных очках и, раскачиваясь взад и вперед, читал нараспев какую-то большую книгу.

Девушка с заспанным лицом подвела Рыжика к столу и пальцами указала на пять медных подсвечников, а затем знаками велела ему снять их со стола и поставить на шкафик. Рыжик все это исполнил.

— А больше ничего не надо? — спросил он, пятясь к дверям. Он снова хотел было снять картуз, но вовремя спохватился, что этого нельзя делать, и опять высморкался, благо рука была поднята к носу.

Девушка вместо ответа подала Саньке кусок булки. Рыжик догадался, что его миссия окончена, и вышел вон, спрятав булку за пазуху. Как раз в это время на противоположной стороне улицы показался Не-Кушай-Каши. Рыжик побежал к нему.

— Ты чего?

— Не хочу я быть шабес-гоем, — ответил Санька и опустил голову.

— Почему не хочешь?

— Так. Пойду искать Полфунта…

— Эх ты, чудак мальчонка! — проговорил Не-Кушай-Каши и сокрушенно покачал головой. — Да рази я для своей пользы тебя держу? Иди, пожалуй!.. Только тебе же лучше, ежели что заработаешь на дорогу…

— А почему они молчат? — не зная к чему придраться, пробормотал Санька.

— Кто?

— Да евреи. Только пальцами показывают, что делать надо.

— Опять же ты чудак выходишь! — воскликнул Не-Кушай-Каши. — У них, понимаешь, закон такой, что нельзя словами приказывать. Ну, ступай, ступай, братец, давай делать дело, а привыкнешь — век здесь жить будешь.

Рыжик, понуря голову, отправился на другую сторону улицы.

Когда взошло солнце и первые лучи его облили городок теплом и светом, все проснулось и оживилось кругом. Жители местечка не спеша отправлялись в синагогу. По дороге они напевали что-то про себя и пощелкивали пальцами. На улице появились расфранченные женщины с тяжелыми серьгами в ушах. То там, то сям забегали ребятишки-босоножки. Рыжик стал осматриваться. Нигде ни одного знакомого человека, ни одного русского звука. И опять ему сделалось тоскливо. Он почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным.

— Уйду, уйду отсюда, — прошептал Рыжик, которому надоело обходить дома.

Он подходил к переулку, пересекавшему улицу. На углу Санька остановился и устремил глаза вдаль. Сердце замерло в груди юного бродяги: перед его глазами бесконечной лентой легла дорога из города. Он увидал любимую даль, увидал упавший на землю горизонт, море зелени и света, увидал свободный, необъятный простор, и душа у него взволновалась. Не задаваясь никакими вопросами и целями, Рыжик повернул в переулок и быстро зашагал.