Ржавая Хонда (сборник)
Шрифт:
– Ведомый?
– Они по одному сопровождают крупных животных. Может, договариваются как-то. Но всегда так: сколько целей, столько стервятников.
– Они большие? Я не могу оценить размеры…
– Большие. Буксир опутает запросто. Трусливые, но любознательные. На большую цель не «сядет», пока та не начинает гнить. Зато, если низко опустится и заметит неподвижного человека, атакует в момент. Так что в открытом поле лежать на грунте не рекомендуется.
– А чем они смотрят? Я не видел глаз у химер.
– Не знаю. И как они летают,
Он спрыгнул с буксира, отбежал метров двадцать в сторону и вернулся с выжатой досуха фольгой из-под пива. Присмотревшись, я обнаружил, что треть банки будто отрезана ножницами. И по краям мелким бисером шли оплавленные капельки металла.
Я взял у Рыжего смятый кусок разукрашенной жести и, откинув полог, вошёл в крепость, чтобы обрадовать Данилу отсутствием сомнений в навыках пилота и штурмана.
Напарник стоял у скамьи с вещами команды Феликса. Без слов я метнул Даниле смятую банку. Он поймал её, покрутил в руках и выбросил через клапан вентиляции за борт.
– Зря ты так, – я осуждающе покачал головой. – На жести странные следы…
Но Даниле было всё равно. Он, как обычно, всем собеседникам предпочитал себя.
– Как у тебя? – спросил я.
– Пива не нашёл, – грустно сообщил дружинник, – ни еды, ни питья… полки пустые. Наверное, у них так принято: по приходе на базу – все расходники на замену. Остатки выгребли, а новьё положить не успели. Так что жрать нечего…
– Не о том спрашиваю.
– А всё остальное замечательно! – Данила широко улыбнулся. – Это не санитары, Иван! Пронесло.
Мне показалось несправедливым корить его за радость. С этим открытием по возвращении нас ждали только овации и повышение по службе. После карантина и рекондиции, конечно.
– Тогда кто?
– Питерцы, больше некому. Личные жетоны Феликс наверняка собрал. Мы же не знали, что они солдаты. Когда он жмуриков стаскивал в кучу, тогда-то, видно, железки и посрывал. С этой «колодой» мы его и бросили.
Меня покоробил тон дружинника:
– Что значит «бросили»? Откуда нам было знать, что Феликс – солдат?
– Могли догадаться. Феликс погиб, спасая штатского. Наёмника интересует только жизнь хозяина, а солдату без разницы, кто платит. У него установка на спасение всех.
– Депут подери! – выругался я. – Если Феликс – солдат, потому что погиб, спасая Рыжего, а мы с тобой живы и штатского спасать не собирались. Тогда… кто же мы?
Данила отвлёкся от вещей, разложенных на скамье, и посмотрел мне в глаза:
– Так что? Вернёмся? Найдём останки Феликса – соберём жетоны. Но что там изобразил гравер, уже известно…
И он показал тюбик депилятора с размашистой росписью фломастером «СПБ».
– Мы не можем вернуться, – напомнил я, будто он мог об этом забыть. – Думаю, хохлы уже снарядили за нами экспедицию.
Мои слова прервал громкий с надрывом стон.
Из носового кокпита
– Волнуется, – посочувствовал я дикарю.
– Чтоб он сдох! – прошептал Данила.
Я подождал, пока Рыжий не прошёл обратно, и только тогда сказал:
– Нам нужно уяснить ситуацию и на что-то решиться.
Данила не ответил: то ли уяснял, то ли решался… или опять «беседовал» с собой. Мой вопрос о нашем с ним месте в этой истории он привычно проигнорировал. А вопрос был важным. Потому что мучил и не давал покоя.
Тогда я присел в складное купеческое кресло и принялся уяснять ситуацию сам.
Ещё три отбоя назад, при всей стервозности обстановки, она оставалась плановой и штатной. Пограничники благожелательно присоединились к нашему застолью. Тело Булыги мы забросили в кусты до их прилёта, поэтому «неудобных» вопросов не было. Отобедав и признав в нас обычный караван, погранцы по-дружески провели нас к предгорьям, пальцем указали направление к перевалу и отбыли по своим дозорным делам.
«Горы» мне показались низкими и скучными. Уж и не знаю, чего я от них ожидал, но точно не насыпей битого гравия с выступающими тут и там лысыми макушками огромных, в пять человеческих ростов, валунов. Чуть дальше громоздились каменные клыки и повыше, но какой-то особой непреодолимости я не заметил. К тому моменту все как-то успокоились, и купец пояснил, что непроходимость рельефа связана не с крутизной склонов, а с быстрым падением атмосферного давления – на километровой высоте заметно ощущался недостаток кислорода.
Застава произвела впечатление унылой заброшенности. Длинный барак, шлагбаум посреди поля, стиснутого вставшими на дыбы мегатоннами грунта… а ещё бодрый офицер с хитрыми глазами и наряд из трёх примороженных салабонов. Два десятка бойцов в камуфляже поднимали пыль на плацу, изображая строевые занятия. Полуголый парень с ленцой выбивал ковёр, а из палатки, плотно прилепившейся к бараку, уходил в небо рваный столб густого пара. Оттуда тянуло щами и слышался перестук мисок.
Бойцы заслуживали уважения: рослые, широкие… Я даже подумал, что сюда нарочно таких кабанов подогнали, чтобы приезжие с первых шагов настраивались на обязательность исполнения местных законов. Но когда мы спустились к Шостке, оказалось, что тут все такие. И их много. Очень много. Много больше, чем я только мог себе представить.
Природа изменилась. Дикость и запустение исчезли. Вместо них пришло ощущение геометрии и порядка. Красивые белые домики под разноцветными крышами, греясь на солнышке, террасами спускались к долине. Равнина перед городом была поделена на чёткие квадраты, на многих из них что-то зеленело и колосилось. Были и рощи, и стадионы, и даже бассейны были. В одном из загонов разглядел стадо коров. Всё как-то по уму: строго, аккуратно и вымерено. Ну и гиганты эти: росту за два метра, а по плечам как мы с Данилой, если рядышком станем и перестанем сутулиться…