Ржавая Хонда (сборник)
Шрифт:
Хохлы. Сильные, высокие, широкие. В любой момент бросит лопату, возьмёт меч и с тем же усердием будет рубить, с каким минуту назад копал яму под уборную.
Нет. Особых приёмов фехтования не видел. Дурь и тупая сила. Да, рубился. Двоих зарезал и десяток ранил. К строю не приучены. Признаков военно-тактического мышления не заметил. Когда украли девушек, тупо плелись за нами и пытались ударить мечом улетающую крепость. Нет, вперёд не забегали, сеть не набрасывали, стрел не использовали, древоружие не применяли. Заслонов не было. Да. Просто улетели. Нашли станцию
Девушек украл Рыжий. Жёны купца. Любовь у них. На троих? Не думал об этом. Купец уехал на лошади. Не знаю куда. Оставил жён и уехал. Вот Рыжий жён купца и выкрал. Булыга тоже оставил жену…
Рыжий. Подобрали неподалеку от Брянска. Вместе с приятелем. Немые они. Прятались от санитаров. Не представились.
Потому что он – рыжий. Не знаю, зачем ему жёны купца. Больные они. Жена Булыги тоже заболеть может. Нет, я с ней не знаком. Но ей нужно помочь. Да. Правильно. Это самое важное. Нужно помочь семье Булыги…
Рыжий. Начало Тьмы ищет. Фишка у него такая. Дурной, наверное. Хотя, если от санитаров прячется, значит, не очень-то и дурной. А леталкой управлял его приятель. Не знаю. Немые они. Оба. Прятались от санитаров. Булыгу в детстве тоже от санитаров прятали. Да, вместе росли. В одном детдоме. А теперь нужно помочь его семье…
Питерцы. Пятеро. Полегли в два захода. Химеры атаковали. Мы пытались помочь. Не успели. А семье Булыги ещё можно помочь…
Питерцы. Последним погиб Феликс. Звал в Кириши. Хороший парень. Пытался помочь Рыжему. Нужно помочь семье Булыги. Пенсия…
Тошнит.
Тошнит и качает. Жалею, что родился. Нельзя с этим жить. О! Это «нежить» получается! Я лежу ничком или навзничь? Важный вопрос! Потому что, если начнёт рвать, можно захлебнуться. Геройской такую смерть не назовёшь.
Впрочем, всё равно ничего не соображаю: чем отличается «ничком» от «навзничь»? Дурь какая-то. Бессмысленные звуки. Придумают же. Древние наверняка как-то иначе разговаривали. Не зря их руны нечитабельны.
А Рыжий и наши надписи не понимает. А вот может ли он читать руны – никто не спрашивал. Вдруг может? Вдруг Рыжий и есть древний? Нельзя же поверить в его нелепуху про войну за урожай? Как он там, под леталкой, с сектами справлялся, никто не видел. Но как он на торнадо бросился, видели все.
Припадочный малый. Если б его от бешенства не переклинило, он бы точно в воронку полез. Порождение Поля и древних. Никакой он не ковровец. И всё его путешествие – лапша на уши. Нужна ему Тьма, как же… Он пришёл, чтобы всех нас прикончить, вот что. Всех! Московитов, питерцев, хохлов…
Это Каин его позвал. Вернее, Каин просил защиты у своего Бога, и тот ему прислал Рыжего нам на погибель… голова, моя голова… болит…
Чтоб меня санитары забрали…
Чем эти изверги меня обкурили, что такая хрень лезет в голову?!
4. ЖОРА САЛЬТАН
– Да, Михалыч, признал. Мой,
– У него нашли питерский баул.
Пока начальство не успело заблудиться в дебрях собственных фантазий и выводов, спешу уточнить:
– Он принёс рюкзак с барахлом, на котором кто-то фломастером нацарапал «СПБ». А питерцы это или нет, мы пока не знаем.
– Так ведь «СПБ», Жора! Что тебе ещё нужно?
– Логика. Мне нужна логика, Михалыч. Тебе не кажется странным, что шмотки разведгруппы тщательно промаркированы? Если втихую интересуются нашими делами, зачем подставляются? Будто нарочно на каждом предмете буковки нарисовали.
Генерал нахмурился и глубокомысленно потёр подбородок.
Что ж, два десятка лет – достаточный срок, чтоб узнать привычки начальства. Поднимаюсь с кресла и открываю шкаф-купе, в котором прячутся фризер-фандр и винный «погреб». Батарея бокалов из тонкого бесцветного стекла на длинных ножках радостно салютует праздничными искрами. Поскольку время послеобеденное, а разговор предстоит долгий, разливаю по «тюльпанам» не джин-марк, а мартини. К пойлу добавляю по пять капель лимонной эссенции и лёд: Михалычу бросаю два кубика, себе – три. На содержании алкоголя в крови это не сказывается, но Михалычу нравится прикидываться чуть более пьяным, чем его подчинённые. Может, ему так легче отмазываться от неудобных слов и неудачных приказов?
Он принимает у меня бокал и ворчит:
– Когда ты научишься разливать по-мужски? Опять только треть стакана!
– Мы же культурные люди!
Генерал недовольно хмыкает и возвращается к прерванной теме:
– Думаешь, кто-то под питерцев косит?
– Уверен! Когда мы своих на Север отправляли, то специальных контролёров ставили, чтоб со шмоток бирки отпарывать. А если «МСК» с пластика не оттиралась, то со склада новое, немаркированное несли. Агентов догола раздевали, чтоб шли в проверенном белье.
– Питер мог и протупить.
– Ага. Избавиться от санитарной службы – умный, а как агентов к нам отправить – тупой?
– Ты это… скромнее, ладно? Уцелевший звал в Кириши. Я проверял. Это в тех краях.
В его голосе – натуральное беспокойство. Я со значением киваю. Мы оба знаем, что эсэсовцы прослушивают кабинеты. Поэтому игра в неосторожность и недовольство – давно вошла в привычку. Пусть лучше санитары негодуют по неосторожным словам, чем заподозрят готовность перейти к делу.
Сажусь в кресло и снимаю пробу коктейля. Чересчур сладко. В следующий раз положу больше лимона. А в целом ниче так. Бодренько и с горьковатым послевкусием.
– Это первые слова Феликса, – роль всезнайки-подчинённого даётся мне легко и непринуждённо, – допускал, что мог погибнуть, вот и начал с дезы. Своим агентам мы даём такие же инструкции.
– Но если не Питер, то кто?
– А вот это и есть вопрос, Михалыч. Всё остальное – вилами по воде и пальцем в небо.
Он прикладывается к своему бокалу и в несколько глотков выпивает всё. Кубики льда жалобно звякают о стекло. Делаю укоризненный взгляд, но Михалычу сегодня не до дегустации: