С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
— Да что она понимает в авиации, ваша наука? — горячился я. — Затраты понесем колоссальные, а отдача — минимальная...
Эти перебранки длились часами, но как бы то ни было, свою работу по осмотру участков мы выполнили.
В октябре Сенько предложил мне сопровождать американского ученого-геолога Эдварда Грю в его походах по местным сопкам. Базироваться мы должны были вдвоем у подножия горы Вечерней в маленьком фанерном домике. Я согласился, и началась наша зимовка на зимовке. 27 октября 1973 года мы с Эдвардом обосновались в нашем домике и я еще не успел привыкнуть к капризам этого места. Зажег печку «буржуйку», чтобы приготовить ужин. Время шло, а курица в кастрюле оставалась сырой! Бешеный ветер трепал наш домик, в трубе, казалось, завывают
— Дай мне быстро масло!
— Какое? — тихонько спрашивает он меня.
— Да любое, черт возьми!
Он метнулся в кладовку, отрубил кусок сливочного масла и сунул мне в руки. Я «умылся» им и боль немного стихла. Глаза остались целы, нам повезло — домик не загорелся. Но теперь в походах по леднику и сопкам на холодном ветру все лицо болезненно горело. Я ругал себя последними словами: «Ты же не новичок. Знаешь, что мелочей в Антарктиде нет и нельзя ни на секунду ослаблять внимания. Нет же, потерял осторожность, а теперь — мучайся...»
Ожоги зажили лишь к весне, к началу новой 19-й САЭ.
Впрочем, там же я совершил еще одну глупость: решил проверить свои альпинистские способности. Ботинки с шипами мне подарили давно, веревка и тесак тоже были, ледоруб, по случаю, от кого-то в наследство достался. Черенок к нему сделал сам, по руке, как положено.
А тут и случай подвернулся. Павел Павлович Смирнов, который с нами работал, поехал на вездеходе на горы Городкова, а я надумал, пока он петлять будет, подняться на них по ледяному откосу. Крутизна у него была градусов 60 — 70, высота метров триста, а дальше скат и обрыв в океан, под которым вода не замерзает, все время «кипит».
Шел я по откосу без всякой страховки, один. Даже передышку сделал где-то в середине подъема. Страха не испытывал, поскольку психологически себя хорошо настроил и вниз старался не смотреть. Но когда уцепился за первые камешки на вершине и выполз на нее, подумал: «Все, черта с два я больше полезу на эти штучки». Долго лежал, тяжело дыша и глядя в небо. И тут до меня стало доходить: уже весна, лед, снег начали подтаивать и, наступив в какую-то ослабленную точку, я мог вызвать лавину и весь скат сполз бы вместе со мной в океан. А оттуда уже я бы не выбрался...
Что это было — мальчишество, желание испытать себя или обыкновенная дурь? Всего понемногу, как я решил позже, но все же в основе моего «восхождения» лежало желание понять, на что способен, и подготовить себя к тому, что, возможно, приобретенные навыки пригодятся в жизни.
Позже я анализировал: почему 18-я САЭ осталась в моей памяти как одна из самых тяжелых, но и самых удачных экспедиций, несмотря на то, что по насыщенности экстремальными ситуациями с ней не многие могут сравниться. И пришел к выводу, что нам повезло с командиром отряда Петром Павловичем Москаленко и инженером Аркадием Ивановичем Колбом. Их ведущая роль проявлялась во всем, что касалось летной работы, обеспечения полетов. Наш состав был под жесткими «лапами» того и другого, но мы принимали это как должное, потому что знали: они — имеют на это право.
Я видел в них организаторов, стратегов, вынашивающих очень сложные планы, и то, как они их осуществляли, — гиганты, ну, просто гиганты! Отряд стал большим, район работ расширился, а тут еще аварийные ситуации посыпались одна за другой. И это — в самых жестких условиях, которые только могла «подкинуть» нам Антарктида. Что нас всех объединяло? Долг? Да. Суровая необходимость летать, когда полеты выполнялись на пределе возможностей и техники, и людей? Да. Но еще — высокий, непререкаемый авторитет Москаленко
И, может быть, высшая оценка работы Москаленко, Колба, всего нашего отряда в 18-й САЭ — то, что мы ее выполнили без потерь.
Летчики-водопроводчики
... Полетов не было, зима полностью вступила в свои права, но без дела нас не оставили. Вышло так, что разморозили водопровод, подающий воду в баню. Павел Кононович попросил нас помочь его восстановить, поскольку рабочих рук не хватало: у каждого специалиста было свое задание, своя работа, связанная либо с научными исследованиями, либо с поддержанием жизни на станции. И летный состав превратился в бригаду слесарей-водопроводчиков.
В августе в «Молодежной» вовсю уж хозяйничает зима, гуляют ветры, мороз достигает 30—40 градусов. Начали мы трубы менять. Они уложены в деревянные короба и утеплены ветошью, какой-то тканью, скрученной в жгуты. Короб откроешь, ветер тут же крышку срывает. Трубы на муфтах с резиновыми манжетами, которые в мороз каменеют. Вначале хотели заварить трещины, но скоро поняли, что это сделать невозможно — слишком велики повреждения.
Пришлось на складе из снега откапывать новые трубы, таскать их трактором. Потом монтировали, сваривали, укладывали в короба, утепляли... И все это голыми руками, потому что в рукавицах такую работу не сделаешь. Пообморозились все, со щек струпья сползать начали. Работать приходилось на эстакаде высотой три — четыре метра. Сидишь на этом узком коробе, ветер норовит тебя столкнуть, сквозит, труба тяжеленная, мороз кожу рвет, веки индевеют. Не знаешь, то ли самому держаться, чтобы не свалиться, то ли трубу в короб заталкивать.
Сделали. Подключили водопровод, запустили. Поработала баня несколько дней, но праздник этот быстро закончился — снова замерзли трубы, пришлось начинать все сначала. Работа тягомотная, каторжная, интересного в ней мало, а силы выжимала до последних пределов.
Сделали водопровод во второй раз, но уже теперь «пригрозили» банщику: «Еще раз тепло упустишь, тебя самого заморозим...» Все эти неприятности выпали на нашу долю из-за его недогляда: после закачки воды и «помывки» в бане систему надо вовремя продуть, а он упустил этот момент.
Времени на ремонт труб у нас ушло много — весь август и сентябрь. Донимали нас и хозяйственные работы: то на складе надо поработать, то мясо на кухню притащить, то бочки с горючим из-под снега выковырять...
Трещина на «кабане»
Весна пришла бурная, быстрая, а с ее приходом мы стали ждать и корабли с новым составом 19-й Советской антарктической экспедиции. С Большой земли нам предложили отработать еще одну весну и лето. Мы согласились, но возникла проблема с прохождением ежегодной медицинской комиссии — ВЛЭК-то в «Молодежной» нет. Началась интенсивная переписка. К нашему счастью, в МГА уже работал Назаров, бывший начальник авиации спецприменения, он-то и дал разрешение пройти нам медкомиссию в Антарктиде. Тем более, что старшим врачом в «Молодежной» был хирург из медсанчасти Домодедовского объединенного авиаотряда Олег Сапрыкин, кстати, сам член врачебно-летной экспертной комиссии. Медкомиссию прошли почти в полном объеме — в «Молодежке» не было лишь штатных нейрохирурга и невропатолога. Все здоровенькими оказались... А тут и телеграмма подоспела, дескать, бортрадиста вам подсылаем на корабле, можете работать, летать.