С Барнаби Бракетом случилось ужасное
Шрифт:
— Я всегда полагала, — сказала Марджори, кивая философски, — что молодым людям следует как можно больше интересоваться заграницей. На тот случай, если их вдруг выгонят из дома.
— Или они сбегут, — добавила Этел.
— Или улетят, — сказала Марджори, улыбнувшись ей, и Этел расхохоталась. Обе они затем подпрыгнули и стукнулись раскрытыми ладошками в воздухе. Барнаби никогда не видел, чтоб пожилые дамы так себя вели. — Мы, конечно, о Бразилии тоже ничего не знали, когда только приехали, — добавила Марджори. —
— А кофе нам обеим нравится, — сказала Этел.
— Кофе мы любим, — поправила ее Марджори.
— Поэтому мы решили, что нам здорово будет устроить свою кофейную ферму.
— Здесь, в Бразилии.
— На вот этой самой плантации.
— И мы тут уже… ой, сколько мы тут уже, Этел?
— Почти сорок лет.
— Неужели так долго?
— Да, представь себе.
— А поверить трудно, правда?
— В общем, мы здесь очень счастливы, — сказала Этел, и старушки улыбнулись друг другу и обнялись.
Барнаби заметил, что они все время держатся за руки — тоже чудное поведение, — но они, похоже, даже не замечали. Он не помнил, когда у него мама и папа последний раз держались за руки. Вообще-то Элистер всегда утверждал, что показывать телячьи нежности на людях — это просто лишний раз обращать на себя внимание, больше ничего.
— Ох, — сказала Марджори, промакивая глаза платочком. — Мне что-то в глаз попало, Этел?
— Дай-ка посмотрю, милая. Да, что-то есть. Секундочку. Постой спокойно.
— Ой, только ты осторожнее… Знаешь же, как я не люблю, если мне глаза трогают.
— Не будь такой гусыней. Ну вот, больше ничего нет. Лучше?
— Гораздо лучше, спасибо тебе большое. Ты меня просто спасла. Так, Барнаби, должно быть, ты проголодался. Не желаешь ли позавтракать?
Немного погодя Барнаби уже сидел на кухне, а перед ним лежало невероятное количество еды. Яйца, приготовленные всеми мыслимыми способами, колбаски, ленты бекона и горы картофельных оладий, миски с чили и перцами, горы жареных грибов и лука на тарелках. В центре стола располагались кувшины с апельсиновым соком и ледяной водой. Барнаби ел — на него накинули противомоскитную сетку, внизу ее прибили к полу, а сверху прорезали дырку для головы, — а сам рассматривал работников фермы, которые входили и выходили по своим делам. Двух старушек они приветствовали, похоже, с восторгом — обнимались и целовались с ними.
— Ох, Тьяго, сейчас же слезь с меня, гадость ты эдакая, — воскликнула Этел, хихикая: то здоровенный толстый дядька с тяжелыми черными усами обхватил ее руками и прижал к себе изо всех сил. Рубашка у него была расстегнута до пупа — зрелище малоприятное.
— Ах, мисс Этел! — Он улыбнулся так, что кончики бровей у него опустились, а кончики усов задрались и чуть не встретились с бровями. — Без вас тут было все наперекосяк. Не смейте нас бросать. — Он погрозил
— Ты прекрасно знаешь, что нам с Марджори иногда нужен отдых, — сказала Этел. — Мы с ума сойдем, если не полетаем в отпуске на воздушном шаре. Но да, я слышала, что здесь было, и я на тебя, Тьяго, очень сержусь. Очень и очень. С твоей стороны я ожидала больше доброты и понимания.
Барнаби нахмурился. Так не сердятся, тем паче — очень и очень. Этел говорила не раздраженно — может, чуточку разочарованно.
— Ах, — произнес Тьяго, качая головой и отворачиваясь. Лицо у него вдруг стало горестным, словно ему больно. — Не будем больше об этом. Но я вижу, вы домой привезли небольшой сюрприз. — Он подошел к Барнаби и оглядел его с ног до головы. — Это кто?
— Это Барнаби Бракет, — ответила Марджори. — Он у нас поживет до конца недели. Ему нужно домой, в Австралию.
— Он сидит в сетке.
— Да, потому что он летает, — объяснила старушка. — Бедный малыш не способен ноги на земле удержать дольше пары секунд.
Тьяго пожевал губы, подумал, а затем всплеснул руками, точно говоря: ну чего на свете не бывает, а?
— Тебе нравится собирать кофейные бобы, Барнаби? — спросил он.
— Я никогда не собирал.
— А футбол ты любишь?
— Да, но только смотреть. Если попробую играть в него — улечу.
— Гм-м. Ну так а что тебе тогда нравится делать?
Барнаби задумался.
— Мне нравится читать, — сказал он. — Я книги люблю.
— Ох, батюшки, — как-то пристыженно сказала Марджори. — А у нас в доме книг-то, по-моему, и нету. Во всяком случае — на английском. Все на португальском. Ты умеешь читать по-португальски?
— Нет, — покачал головой Барнаби.
— Тогда, боюсь, у нас для тебя ничего не найдется.
Едва она это произнесла, в кухню вошла девушка лет восемнадцати — с корзиной, до краев полной белья. И остановилась как вкопанная, увидев четырех человек. Но тут случилось неслыханное. Тьяго яростно уставился на нее, потом протянул руку через весь стол, схватил пустую тарелку Барнаби и швырнул ее на пол. Тарелка раскололась на десяток черепков, а Тьяго выскочил на улицу.
— Ну, это было вовсе не обязательно, — сказала Марджори, качая головой, и пошла за веником и совком на длинной ручке.
— Бедняжка, — сказала Этел, подходя к девушке и обнимая ее. — Но белье тебе носить все-таки не надо. Тем более в таком состоянии. — Она взяла у девушки корзину и поставила на кухонную стойку. — Барнаби, — повернулась она к мальчику. — Это Пальмира, она живет с нами с детства. Тьяго — тот господин, который только что выбежал отсюда, — ее отец. Он сейчас немного не в духе, как ты, вероятно, заметил.
Барнаби не знал толком, что и сказать, — он никогда раньше не наблюдал столь причудливого поведения, — но поймал себя на том, что не может оторвать глаз от Пальмиры. Таких красивых лиц он раньше никогда не видел.