С двух берегов

Ланской Марк Зосимович

Герзиг позволил себе улыбнуться и повернулся ко мне:

— Господин комендант, ваш начальник полиции задает странные вопросы. Хоронят тех, кто умер, кого врачи не могли спасти. Это был последний транспорт отступавших немецких войск. На все машины уже не хватало горючего. Здесь, в Содлаке, произвели отбор. Безнадежных решили оставить мне. Как я мог отказаться?

И объяснение и вопрос были резонными. Так считал и я, но не Стефан.

— И безнадежными оказалась большая группа высших офицеров эсэс, которые никогда и в боях не участвовали! —

подхватил Стефан. — Их делом было убивать безоружных. Женщин и детей! Где их могли так тяжело искалечить? Да еще всех вместе? Вам это не кажется удивительным, господин профессор?

— Я врач, — напомнил Герзиг, — и не мое дело входить в оценку деятельности того или другого раненого. Мне только доложили, что эти офицеры попали под жестокую бомбежку, многие погибли, а этих, — Герзиг указал на документы, — пытались спасти. Но они были на пороге смерти. Кстати, среди безнадежных были и рядовые солдаты вермахта. Они тоже похоронены… Может быть, я плохой врач. Прошу еще учесть, что я остался с минимальным штатом, большинство уехало на Запад. Нужных медикаментов у меня тоже нет в достаточном количестве… Не понимаю, — снова улыбнулся Герзиг, — неужели, если бы мне удалось вылечить этих офицеров, господин Доманович был бы мне более благодарен?

Я молчал. Стефан тоже не сразу ответил на каверзный вопрос. Он мрачно смотрел на документы.

— Благодарность вам должно выразить руководство нацистской партии, — сказал он зло. — За то, что вы избавили палачей от суда, от разоблачающих показаний и от законной казни.

— Вы подозреваете, что я их убил? — в голосе Герзига послышались и подавленный гнев, и чувство оскорбления.

— Если бы я мог это доказать, я бы разговаривал С вами иначе…

— Стефан! — оборвал я его. — Знай меру.

— У меня есть еще один вопрос, — сбавив тон, сказал Стефан. — А эти военнослужащие вермахта, которые лежат в палатах, тоже безнадежны?

— Не все… Один умрет, остальные, возможно, выживут… Точно сказать не могу, врачи — плохие пророки.

— Могу предсказать, — уверенно заявил Стефан, — что умрет единственный эсэсовец из четырех — штурмбанфюрер Блей. Не так?

— Да, — согласился Герзиг. — Это вам не трудно предсказать. Вы уже поняли, что офицеров эсэс оставляли только абсолютно безнадежных. У них было больше причин, чем у других, бояться попасть к русским… Может быть, вы хотите судить и Блея?

— Обязательно!

— Забирайте, — насмешливо пригласил Герзиг. — Проникающее ранение черепа, гнойный менингит, температура сорок один. Может быть, ваше лечение будет более удачным.

Он уже явно издевался над нами.

— А куда девался ваш пациент Нойхойзер? — как бы между прочим спросил Франц.

— Я отпустил его по приказу господина коменданта. Его несчастная жена предъявила мне распоряжение, — Герзиг достал из стола папку и показал подписанную мной бумажку. Она уже была аккуратно подшита.

— Но почему он не дождался жены в клинике?

— Это

легко понять, когда муж давно не видел свою жену… А задерживать его я не считал себя вправе… Все равно не дождался бы, — добавил Герзиг многозначительно. Губы его сложно изогнулись, изображая глубокую скорбь и отвращение.

— Почему же он ее не встретил, если ушел раньше? Она была совсем недалеко от клиники. Почему потом сбежал? — опять со строгостью следователя вмешался Стефан.

Герзиг снял очки, долго протирал стекла, вернул их на место и проверил, прочно ли улеглись дужки за хрящами ушей. Ответил он, глядя прямо в лицо Стефану:

— Я никогда не служил в полиции и расследованием преступлений не занимался… Может быть, вы сами ответите на эти вопросы, когда найдете убийцу среди ваших русских друзей.

Кулаки Стефана сжались в бессильной ярости. Даже Франц как будто приготовился к прыжку. Я решительно встал.

— Едем!

— Одну минутку, — сказал Стефан и повернулся к Герзигу: — Покажите мне историю болезни Хубе.

Герзиг усмехнулся и неторопливыми движениями стал перебирать карточки большого формата. Одну из них он протянул Стефану. Карточка была с обеих сторон испещрена мудреными медицинскими терминами, и профессор, наверно, с ехидством ожидал, как будет выглядеть полицейский, вникающий в историю болезни.

Но Стефан небрежно сложил карточку пополам и вместе с отобранными удостоверениями личности сунул в карман.

— Я не могу этого допустить, господин комендант, — сердито поднял голос Герзиг. — Медицинские документы должны храниться в архиве лечебного учреждения.

— За исключением тех случаев, когда они нужны следственным органам, — отпарировал Стефан.

— Вам их вернут, как только следствие будет закончено, — успокоил я Герзига, хотя и сам не знал, о каком следствии идет речь. Не знал этого и Стефан. Но прежде чем уйти, он распорядился:

— Ни одного раненого без моего разрешения из клиники не выписывать!

В машине он долго не мог успокоиться, ругал Герзига на разных языках. Опять стал всматриваться в удостоверения захороненных нацистов и спросил Франца:

— Что ты об этом думаешь?

— Очень все странно, — ответил Франц. — Не могу понять, почему он не хоронил их тайком? Зачем заявлял в полицию, когда уже было известно, что через несколько дней сюда придут русские? Ведь этим он сам наводил подозрение на себя…

— А, дьявол его знает, — с досадой сказал Стефан. — Наверно, хотел подчеркнуть свою лояльность и показать, что бояться ему нечего… Или педантичность подвела. А может быть, ни то ни другое… Как бы там ни было, — обратился он ко мне, — прошу тебя, закрой это фашистское гнездо. Отправим раненых в госпиталь, а сам Герзиг пусть убирается.

— Ты хочешь поссорить меня с местной интеллигенцией и лишить Содлак всякой медицинской помощи. Дюриш мне докладывал, что Герзиг принимает больных безотказно. Все довольны.