С Ермаком на Сибирь (сборник)
Шрифт:
Ермак вздохнул.
— Стары мы с тобою, Иван, стали. Пора нам на покой. В монастырь… В тихую келью… Грехи замаливать… О будущей жизни помышлять… Готовиться предстать перед Страшным судищем Христовым… Обдумать свои прошлые прегрешения, покаяться, просить пощады… Вот кому, — Ермак посмотрел на Федю, — вот кому наше дело продолжать! Молодым!!! Федор… Не покидай Сибири!.. Верь мне — как еще пригодится она Руси… Вот построим городки, и поставлю я тебя воеводой на самом краю, за Ишимскою степью, наблюдать шляхи к Аральскому морю. Оттуда бухарский
— Послужим еще, Ермак Тимофеевич, — сказал Кольцо, — царю-батюшке. После его таких великих к нам милостей нам нельзя уходить.
— Годика два послужим, — тихо сказал Ермак, — а там… на покой пора…
Тяжелые это были годы.
Летом Иван Кольцо с сорока казаками поехал гостить к мирному мирзе Караче. Там были скачки киргизских лошадей на резвость, киргизская «байга». Гонялись молодые киргизы за киргизом с бараньей тушей и старались выхватить ее у него, играли в «Девушку-волка», пели тягучие, гнусавые песни, объедались бараниной, без конца пили из плоских чашек забродивший, прозрачный, хмельной кумыс, братались с киргизами, дарили им оружие и на ночь полегли спать усталые и пьяные, среди татар и киргизов.
А на утро никто не встал. Всех — и Ивана Кольцо — зарезали во сне слуги Карачи, всем пришел «карачун»!
После своего злодейского дела Карача с большим войском осадил Искер. Не смея открыто напасть на Ермака, Карача окружил Искер засеками, обложил город и не выпускал ни конного, ни пешего. В Искере начался голод. Атаман Мещеряк с несколькими сотнями казаков пробился через татарские засеки, ушел в степи, а потом, неожиданно вернувшись, ночью напал сзади на Карачу. В жестоком бою оба сына Карачи были убиты, но немало пало и казаков. Ермак вышел из осады и с тремястами казаков прошел вниз по Иртышу до реки Оби, жалуя верных татар и казня бунтовщиков.
К зиме Ермак вернулся в Искер. Зима принесла новые беды. В Сибири не знали овощей. Ни капусты, ни бураков, ни моркови, ни лука, ни гороха, ни всего того, к чему привыкли у себя, в Москве, стрельцы, — в ней не было. Хлеба недоставало. Питались мясом. Суровая зима, плохие жилища, тоска по дому разрушали здоровье стрельцов. Среди них началась цинга. Пришлось прекратить работы по постройке городков.
Зимою 1583 года от скорбута умер князь Болховской, за ним последовал в могилу старый соратник Ермака есаул, Гаврила Лаврентьевич.
Никита Пан и Яков Михайлов пали в боях с татарами. Из старых есаулов оставался в живых Матвей Мещеряк, но и тот стал уставать.
Росли могилы на казачьем кладбище в Искере. Каждый день старый монах, отец Досифей, кого-нибудь хоронил. Много лежало казачьих тел в бескрестных могилах по сибирским степям.
Таяла казачья сила.
Чаще стал заглядывать в Федину избу Ермак. После смерти Гаврилы Лаврентьевича и Ивана Кольцо он приблизил Федю к себе. Часами рассказывал, как и что надо сделать
Летом 1584 года слепой Кучум появился с ордою на реке Иртыше. Он запер путь бухарским купцам, ведшим свои караваны от Аральского моря на Ишим и по Ишиму на Иртыш.
Торговля с Бухарой прекратилась.
Надо было кончать с Кучумом.
XXXVII
Смерть Ермака
Был август 1584 года, Федя сидел с Натальей Степановной на крыльце своей избы, и оба смотрели на Восяя, гревшегося на солнце. Вдруг Восяй насторожился, завилял хвостом и поднял голову.
— Кого-то своего учуял наш Восяйчик, — сказала Наташа.
— Не Ермак ли? — сказал Федя.
— Давно что-то не заходил к нам.
— Все татар, вогулов и остяков допрашивает. Допытывается, где Кучум.
— Тоска какая с Кучумом!.. Веришь, Федя, покоя нигде не найду, когда о нем думаю. Уж такой он ехидный, страшный. Чистая змея.
Восяй с радостным лаем бросился к воротам.
— Ну, конечно, Ермак! — сказал Федя. — Приготовь, Наташа, чем потчевовать дорогого гостя.
Калитка распахнулась и в нее быстро вошел Ермак. Он был в боевом уборе. Новый панцирь с золотым двуглавым орлом, подарок Иоаннов, сверкал на его груди. Шапка-ерихонка горела на солнце.
— Федор, — крикнул Ермак еще на порог. — Снаряжайся, едем ловить старую лисицу.
— На конях? — спросил Федя.
— На стругах. Все готово.
— Мне долго ли. Голому собраться — только подпоясаться, — сказал Федя. — Пожалуй атаман в горницу.
Посредине горницы уже стояла Наташа с большим подносом с кубками пенной браги и с блюдцами с различными сластями. Зарумянившись, она нагнула красивую голову в жемчужном уборе и сказала Ермаку.
— Дозволь, атаман, тебя чествовать.
Ермак взял чару. Федя пристегивал саблю и надевал широкий ремень с пороховницей и пулями.
— Я готов, атаман, — сказал он.
— Куда это? — чуть слышно вымолвила побледневшая Наташа.
— Лисицу ловить, Наталья Степановна, — бодро сказал Ермак.
Наташа уронила поднос. Кубки покатились по земле. Рассыпалось печенье.
— Надолго? — спросила она.
— Поймаем — вернемся, — сказал атаман.
Федя не узнал его голоса. Слова были бодрые, но сказал их Ермак как-то не по-своему, тихо и как бы неуверенно.
— Сейчас? — прошептала Наташа.
— Мешкать нечего. Гребцы на веслах, — сказал Ермак и пошел к дверям.
Восяй бегал, чем-то озабоченный, то к стоявшей неподвижно с опущенными руками Наташе, то к Феде.
Точно он не знал, с кем ему быть? При ком он нужнее.
Ермак с Федей выходили за ворота.
— К ним! К ним иди, — показывая рукою на уходивших, сказала Наташа. — Восяй, береги мне Ермака и Федю!
Собака жалобно визгнула и помчалась за Федей.