Шрифт:
Annotation
Первый из "префекторальных" рассказов, даст бог, не последний. Хотя, что это за мир, в котором происходит действие - это читателю предстоит понять самому...
Аничков Николай
С голубого ручейка.
Аничков Николай
С голубого ручейка...
С голубого ручейка.
Это -
Не путайте автора книги с её героем.
Т.Майн Рид, "Квартеронка"
Тем более, что действие рассказа происходит не у нас.
Автор
...Девушка плакала на платформе метро, ткнувшись носом в зеркальную металлическую колонну. Густые чёрные волосы спутались, свалились в неопрятную массу, и мелко вздрагивали худенькие плечики - плакала она нехотя, как бывает, когда не хочется показывать горе, но оно всё равно прорывается, вопреки твоему желанию. Лёгкая светлая летняя курточка, синенькие брючки... Маленькая серая сумочка с коротким ремешком, скатившись с плеча, валялась рядом на полу. И никому, решительно никому до них - ни до сумочки, не до самой девушки не было никакого дела. Только что подошёл поезд, из вагона, из раскрытых настежь дверей валом валил народ, обходя девушку, словно зачумлённую.
Как не было до неё дела и симпатичному молодому человеку, в числе прочих шагавшему по платформе. Высокий, темноволосый, заметно загоревший, он носил голубую рубашку, серые брюки и изрядно запылившиеся ботинки. Сложенная куртка была переброшена через правое плечо, на котором покачивалась серая суконная сумка, а слева свисал чёрный фотоаппарат в полураскрытом кожаном чехле.
Углублённый в свои мысли - видимо, довольно важные, молодой человек едва не прошёл мимо. И прошёл бы - но сначала его задержала льющаяся из вагона толпа, а потом он увидел и саму девушку. Остановился, сделал шаг, снова остановился, не решаясь приблизиться... Девушка продолжала плакать, не замечая ни толпы, ни шума уходящего поезда. А когда ушёл поезд, и медленно рассосалась толпа, молодой человек снова шагнул вперёд. Наклонился, поднимая сумочку, и осторожно коснулся худенького, слегка вздрагивающего плечика:
– Простите!.. Вам плохо?.. Я могу чем-то помочь?..
* * *
...Это потом, когда всё уже закончилось; когда белый, словно лебедь, межконтинентальный иглолёт весело и скоро пробежал по взлётной полосе, чтобы, тяжело оторвавшись, начать долгий путь через полпланеты обратно, в жаркий, шумный, пыльный и бестолковый Южно-Российск; когда за овальным иллюминатором снова показалось иссиня-чёрное небо с разноцветной звёздной россыпью, а далеко внизу, под полупрозрачной облачной вуалью - тёмно-синий океан с островами и смутными очертаниями берегов справа и слева; когда я сидел, крепко вцепившись с подлокотники, глядя то в иллюминатор, на эту красоту, то на Полину - на мягкий завиток чёрных волос на нежной щёчке, на короткий рукавчик чёрной блузки; когда сама Полина была притихшая, спокойная и удивительно красивая - словно статуя, высеченная из белого мрамора; одна беда - заговорить я с ней боялся; вот тогда и припомнился мне стародавний институтский приятель Миша Мажурков.
Здоровенный же он был парень! Ростом - под потолок, в плечах - косая сажень, кулаки - что молоты, до сих пор помню. Увидела бы его, такого, моя матушка - непременно сказала бы: "Monsieur, prenez un ours!" (Федя! Поймай медведя!
– фр.) Обыкновенно таких крупных, здоровенных ребят называют качками или амбалами и почему-то считается, что такие глупы. Может быть, так и оно есть - en mass, в массе, у большинства, но только не в том случае, если речь идёт о Мише.
Закрываю глаза и вспоминаю освещённую ярким весенним солнцем аудиторию, огромный зал амфитеатром, рассевшихся по всему залу студентов... Экзамен настолько важен, что принимает его специальная комиссия аж из трёх профессоров во главе с деканом. И сам я, в ту пору студент третьего курса, мокрый от пота и волнения, тупо сижу над исчирканными листами, крутя ручку в пальцах - доставшаяся задача показалась слишком сложной, да ещё решить
А вот новогодний вечер! Ярко освещённый зал с запорошенными снегом окнами, мы сами на тот момент - студенты-первокурсники, невероятно гордые данным обстоятельством. Миша, как самый старший и самый здоровенный, сидит на диване, а вокруг - весёлая компания, с интересом рассматривающая дембельский альбом. В самом деле, альбом, как для фотографий - причём фотографии там тоже есть. И сам Миша, весёлый, белозубый, в тельняшке, выглядывающей из-под расстёгнутого кителя, в лихо заломленном набекрень кепи, с автоматом на груди. Он же - в компании таких же разудалых парней на фоне бронетранспортёра. Но больше всего мне понравился рисунок на первой странице: голубое небо, летящий иглолёт с развёрнутыми крыльями, а на переднем плане, на кочке - две тоненькие длинноногие девушки в мини-юбках, с развевающимися на ветру волосами, машут платочками вслед. Миша рассказывал - друг его рисовал...
А ранней осенью, когда все мы отучились четыре года и начали свой последний и самый важный - пятый, у Миши родилась дочка. И случилось так, что я был первым из наших ребят, кто об этом узнал.
Наш palais de science (дворец науки - фр.) стоял не то, чтобы далеко от метро - но, в то же время не так уж и близко. Минут двадцать прошагать было можно. Или те же двадцать минут проехать на автобусе. Только не напоминайте мне, что автобус ходит несколько быстрее пешего студента - сам знаю. Но пока этот автобус на остановке прождёшь, пока он приедет, пока в него влезешь, да пока доедешь - те самые двадцать минут и выходят. Ещё и пассажиры набиваются в этот автобус, словно селёдки в бочку. Едешь - а спереди тебя жмут, сзади тебя жмут, справа и слева тебя жмут... Кажется, сверху и снизу тоже тебя жмут. Словом, если погода и время позволяли, я старался ходить пешком. Разумеется, не по полному шума, машин и пешеходов проспекту, а по идущей рядом тихой улочке, которую разведал ещё в первый год своего студенчества.
Так и в тот раз. Было раннее утро, а погода - такая тёплая, что казалось, будто лето решило задержаться на несколько дней. Ночью прошёл дождь, тротуары черны от воды, а дышалось так легко, что идти никуда не хотелось - с удовольствием гулял бы и дальше. Мне и оставалось только перейти через улицу - а там стеклянные стены нашего palais de science примут меня в свои холодные объятия.
И вот стою я около светофора, жду. Как вдруг налетает на меня самый настоящий живой ураган. Мне приходилось читать, будто на Таре и Польдии смерчи способны поднять в воздух людей и машины и перенести их на несколько десятков километров... Так вот - это было нечто подобное. То есть, сначала меня здорово шарахнуло по плечу - даже сумка на асфальт упала, а потом вдруг подняло в воздух и сжало так, что кости затрещали. Но почти сразу же - я испугаться не успел, бережно опустило обратно на тротуар. И отойдя, превратилось во вполне обыкновенного и хорошо знакомого Мишу Мажуркова, одетого в новёхонький светло-коричневый костюм, слегка помятого и заметно пахнущего спиртным.
– Здорово, Толян!
– громко, чуть ли не на всю улицу заорал Миша, не давая опомниться.
– Как жизнь? О чём мечтаешь?
– Привет!
– я потёр ушибленное плечо.
– Ты что, сдурел?
– Извини, конечно, - ответил Миша, улыбаясь во весь рот.
– Просто, понимаешь, Толян! Дочка у меня родилась! У меня - и дочка! Вчера вечером, понимаешь!..
– Замечательно!
– ответил я, протягивая руку.
– Поздравляю!
– Спасибо, - ответил Миша.
– Правда, ты извини, что я тебя так...
Честно говоря, в тот момент я слегка растерялся. Понимаю, что с одной стороны, у человека радость, он от счастья сам не свой и весь мир любить готов. А с другой... Ну, кто мы с ним? Так, приятели-однокурсники. В перерыве между лекциями в коридоре у стенки постояли, позубоскалили, профессоров и девчонок обсудили и дальше пошли. Да, ещё дембельский альбом на празднике как-то полистали...
Наклонился я, подбираю сумку... Тут Миша и говорит:
– Слушай, Толян! Тут, раз уж такое дело, надо бы всем нашим ребятам... Словом, отметить это дело, как полагается. Всех приглашаю... Ну, и тебя в том числе...