С кем ты и ради кого

Тельпугов Виктор Петрович

— Ну, ладно, сочтемся еще славою. Давайте барыши подсчитывать, — деловито предложил Кастерин.

Кузя присел на корточки, извлек из своих карманов и торжественно положил перед собою как величайшую драгоценность две банки консервов.

— А у вас что? Выкладывайте.

Оказалось, все, не сговариваясь, взяли одно и то же. Кузя развел руками:

— Или действительно голод не тетка, или мы самые настоящие дурни… Хоть бы пару автоматов еще на развод догадались…

Все смущенно переглянулись, но Кузе не ответил

никто. Голод в самом деле брал свое. Несколько банок было тут же открыто и содержимое их уничтожено. Только после этого обнаружили, что консервы были необычные, таких еще ни разу никто из них не видывал и не ел.

— Тут чего-то хитро придумано, — Кастерин покрутил перед собой пустую банку. — Кузнецов, глянь-ка.

Тот внимательно осмотрел банку. На внешней стороне ее дна был укреплен небольшой граненый ключ, рядом имелось отверстие — точно по форме ключа. Кузя осторожно ввел ключ в скважину, повернул. Внутри что-то хрустнуло, зашипело, через минуту Кузя резко отдернул руку. Банка упала на траву и зашипела еще больше.

— Что такое?..

— Горячая, дьявол, совсем огонь.

Кастерин недоверчиво поднял банку и тут же отбросил:

— Ну и немец, ну и хитер! Заводная!..

Все сгрудились над банкой. Когда она немного остыла, Кузя вспорол ножом ее дно. На траву вылилась белая, молочного цвета кашица, а за одним дном показалось другое.

— Все просто в общем-то, — сказал Слободкин. — Между одним и другим дном запаяли негашеную известь и обычную воду. Разделили их переборкой. Поворот ключа — вода соединилась с известью, — получай, солдат, горячее блюдо. — Он протянул Кузе новую банку: — Испробуй.

Кузя отсоединил ключ, повернул его на пол-оборота в отверстии, консервы быстро разогрелись.

Спать легли сытые, довольные удачным налетом на немцев. Только Кузя, зарываясь в еловые ветки, проворчал:

— По консервам-то мы спецы…

— Спи, спи, — успокоил его Кастерин. — Без жратвы тоже чего навоюешь?

Под утро пошел сильный дождь. Кузя проснулся первым, стал расталкивать лежавшего подле него Кастерина:

— Простудишься, все простудимся так, буди ребят!

Кастерин вскочил, похлопал себя по промокшим бокам:

— Теплый дождик, пусть дрыхнут пока. А вот с этим что делать будем?

Он положил перед Кузей пачку картонных, мокрых коробок.

— Что это? Галеты?

— Какие галеты? Ослеп, что ли?

Кузя взял в руки одну из коробок, повертел перед заспанными глазами и вдруг вскрикнул:

— Неужели?..

— Наконец-то сообразил! Тол, самый настоящий. Ты думал, солдат Кастерин ничего, кроме консервов, не узрел в фургоне?

— Я сам в суматохе одну тушенку хватал.

— Я тоже спешил, и темно еще там было, не видать ни зги. Но вот видишь… — он бережно прижал к груди мокрые коробки с толом.

Кузя готов был извиниться перед Кастериным, но тот вдруг засуетился и крикнул:

—

Огонь разводи! Живо!

— Ты что, спятил? Забыл, где находишься!..

— Разводи, говорят! Если размокнет, его уж не высушить, дьявола.

Кузя попробовал еще что-то сказать, но Кастерин снова закричал:

— Нам взрывчатка нужна, понимаешь? Сейчас просушить еще можно.

Кузя долго не мог распалить огня — руки не слушались. Наконец из-под дыма над мокрыми ветками хвои показалось пламя. Кастерин набросал сверху валежника и аккуратно положил на него все пачки тола.

Кузя шарахнулся в сторону.

— Не пугайся, десант. Ничего не будет страшного. Подсохнет, и все, ручаюсь. Испробовано уже. Эх ты, вояка…

Это было уже чересчур. Кузя собрал всю свою волю и сел у огня рядом с Кастериным. Он ясно видел, как покоробился и обгорел картон на толовых шашках, как стали обнаруживаться их желтоватые, почти белые на огне углы…

— Так и не взорвутся? — недоверчиво спросил он Кастерина.

— Взорвутся, когда надо, а сейчас подсохнут, и все. Но пересушивать тоже не надо.

— А что?

— Пересушивать опасно, — сказал Кастерин и голой рукой выхватил из огня одну шашку.

— Эта готова, держи.

Кузя взял ее, перекидывая с одной ладони на другую, отполз в сторону. Но Кастерин позвал его обратно.

— Сюда вот клади, — он показал на золу возле самого костра. — И держи вторую.

— И вот это тоже, — раздался Иннин голос.

На руке Кузи повисла небольшая, со школьный портфельчик, немецкая сумка с красным крестом. Девушка тоже, оказывается, не об одних консервах думала…

Перед тем как совсем покинуть Варшавку, они еще раз подошли к ней вплотную. Кузя снова нарезал бересты, Инна написала новый текст листовки, в которой говорилось, что немцам скоро придет капут.

— Они теперь этот почерк знают, — похвалил девушку Кузя.

— А что, разве неразборчиво? — не поняла его Инна.

— Нет, нет, вполне разборчиво. Рука просто мужская.

Кузя перевязал пачку листовок стеблем осоки и метнул ее из кустов на дорогу. Листовки веером рассыпались по асфальту.

— Точность снайперская, — сказал Кастерин.

— Не зря бабы нас картошкой и хлебом кормили, — поглядев на Кузю, сказал Слободкин.

— Картошкой и хлебом? — спросил Кастерин, начавший забывать вкус и того и другого. — И как оно получается? Есть можно?

Сказал и громко сглотнул слюну.

— Проходит, — вполне серьезно ответил ему Кузя и тоже сглотнул. — Что-то мы про жратву разболтались? А? Надо срочно сменить пластинку. И пошли, братцы, пошли.

Двинулись в путь. Решено было наказывать того, кто первый заведет разговор о еде. Шли молча, о еде не говорили и даже не думали. Думали совсем о другом, о том, что с каждым шагом все ближе излучина Днепра, а там — свои. Встретят, развяжут кисеты, накормят…