С крыла на крыло
Шрифт:
Впечатления нескольких летчиков о немецких машинах больше удивляли, чем проникали в глубь сознания. Задорный, непоколебимый юношеский оптимизм плотно обволакивал радужной пеленой. Тем, кто еще "не отведал немца", безоговорочно нравились свои машины, пусть строгие в полете, не всегда устойчивые, но такие гладкие, красивые, подвижные "за ручкой".
А то, что любишь, бывает ли с изъяном? Глаза не замечают, что и обзор неважный, и радиосвязи нет, и капризна машина - так и ждет твоей ошибки, чтобы "закатить сцену" на посадке... К примеру, И-16 -
Пришлось мне на "Чайке" (И-15) сопровождать "мессер".
Его Гринчик испытывал на штопор. Взлетели мы вместе, и я на своем биплане пошел круто вверх, наблюдая, как Гринчик поднимается полого по большому кругу. Используя запас высоты, я решил подстроиться к нему, но Гринчик обладал значительным преимуществом в скорости. Стоило мне прибавить скорость, и я отставал в подъеме. Делать нечего - нужно было оставаться в центре круга и продолжать подъем до высоты встречи с "немцем".
К пяти с половиной тысячам метров я подобрался чуть позже. Гринчик пристроился ко мне и улыбается во весь рот, показывая роскошные зубы. Я пододвинулся к нему как можно ближе, так что левые крылья моего истребителя оказались между крылом и хвостом "мессера". Нас с Алексеем разделяли метров шесть-семь. Оскалившись, я передразнил Гринчика. До него, видно, дошло, и он, зажав ручку в коленях, поднял вверх обе руки: "Сдаюсь!" И перестал смеяться. Мы прошли в строю минуту, каждый "переваривал" впечатления.
Наконец он поднял палец: "Первый режим".
Я отошел немного в сторону. Он стал терять скорость. Винт "мессера" медленно вращался, а длинный тонкий хвост с кронштейном на конце для противоштопорного парашюта провис. Крылья выбросили вперед предкрылки... Машина еще некоторое время так висела, но вот резко отклонился руль поворота, и "мессер", закинув нос, свалился на крыло, начав левый штопор. Я ринулся за ним крутой спиралью, наблюдая, как Гринчик будет выводить. Все шло нормально: "мессер" прекратил вращенье, заблестел диск винта, и темный силуэт "немца" устремился к перистым облакам...
И так режим за режимом. Вверх - на пять с половиной, оттуда - вниз до двух тысяч. Все шло хорошо. Даже слишком.
Не знаю, как ему, Гринчику, а мне в этом полете было не весело...
Постепенно все наши летчики включились в испытания немецких машин. Мне тоже кое-что перепало - сперва на двухмоторном "фокке-вульфе", потом на обоих "мессерах" (109, 110). Пришлось порядочно полетать на "юнкерсе" и других самолетах.
"Немцев" удалось попробовать и Виктору Расторгуеву, моему другу.
Виктор пришел в наш институт в сороковом году, а за два года до этого ЦАГИ пригласил его "приватно" испытать гибкие, серповидные крылья конструкции Беляева. Удивительные "эластичные"
Экспериментатор Володя Александров был выброшен - разлом пришелся как раз против него. Зато Виктор Расторгуев еще немало покувыркался в кабине, пока сумел выбраться и открыть парашют.
Они перетрухнули уже потом, когда разглядывали на земле обломки машины.
- Таково "посвящение в сан испытателей", - заметил Александр Сергеевич Яковлев и предложил Расторгуеву провести исследование плоского штопора на одном из своих спортивных самолетов.
- Посмотрим, что это за "тигра", - с улыбкой согласился Виктор, хотя никому еще не удавалось вывести самолет из плоского штопора.
Конечно, испытатели подходили к этому "зверю" постепенно и очень осторожно. Но в конце концов им удалось "подобрать ключи". Срыв за срывом, штопор за штопором, и к исходу испытаний они накрутили две тысячи плоских витков.
Виктор Расторгуев стал первопроходчиком этого сложнейшего явления в полете. Поэтому его можно смело поставить рядом с Константином Арцеуловым и Василием Степанченком.
Арцеулов, как известно, в 1916 году впервые вывел самолет из нормального штопора. Степанченок в 1933 году впервые проделал перевернутый штопор, в который можно угодить из положения вверх колесами. И наконец, Расторгуев в 1938 году испытал методы вывода самолета из плоского штопора.
В меру честолюбивый, Виктор воспринимал славу весело: есть - хорошо, нет - переживем!.. Но уже в середине мая тридцать седьмого года она ласково коснулась его плеч: на первой полосе "Правды" мы любовались его портретом с подписью: "Мировой рекордсмен парящего полета на планере - дальность 652 километра".
Настроение у Виктора менялось быстро - он был очень эмоционален. Я представляю его лицо - сейчас бы сказать ему: "Виктор, поздравляю! Твоим именем назван один из кратеров на Луне!.." Вот бы поднялся хохот, безудержный, попробуй такого убедить, что это правда!..
Как-то в конце лета сорокового года, возвращаясь домой после работы, мы с Виктором делились впечатлениями. Нам обоим хотелось найти у "немцев" что-нибудь этакое похуже.
- Можно подумать, - говорил Виктор, - что они знают "петушиное слово" и заклинают им создаваемые самолеты, - все они устойчивы, хорошо управляемы и в этом похожи друг на друга.
- А ты недалек от истины, - согласился я.
– Но вот что здорово: это слово уже "поймали". Оказывается, все немецкие фирмы строят машины по единым нормам: они придерживаются строгих стандартов в соотношении рулей, моментов, усилий, площадей... Да что там: всё по-немецки, все каждой машине выдается по норме.
И мы с Виктором все же, сопоставляя скорости и высоту полета, нашли, что наши новые машины: МИГи, ЛАГГи, ЯКи, "пешки" - не уступают иноземным.
Будто бы повеселев, шли дальше, затевали новый разговор о чем-нибудь, но неизменно скатывались к "немцам".