С крыла на крыло
Шрифт:
"Ну, держись, - подумал Молочаев, - все руководство института налицо и, кажется, "гневаются". Он выбрался из глубокого кресла и встал, поддерживая папки.
Профессор Чесалов приветливо поздоровался со всеми и укоризненно посмотрел в сторону Молочаева.
- Голубчик, мы уже неделю не имеем от вас сведений. Везете такой важный отчет, а мы в институте и не знаем!
- Да я, Александр Васильевич, не имел возможности...
- А связь? Не знаете, как вызвать?
"Легко сказать -
- Вторую ночь пришлось работать, Александр Васильевич.
- Ну покажите, что вы там насчитали.
Внутренне досадуя, Молочаев подал папку с отчетом. Чесалов наморщил нос и стал подробно просматривать отчет. Потом достал из кармана линейку и, попросив у Молочаева несколько исходных цифр, принялся считать. По мере того как он все больше вникал в суть дела, лицо его становилось светлее.
Макс Аркадьевич Тайц, заместитель начальника института по научной части, негромко сказал:
- Разрешите, Василий Яковлевич, взглянуть на материалы испытаний.
Тот подал. Тайц просмотрел все полетные записи самописцев. Наметив несколько точек из графиков максимальных скоростей, тщательно просчитал точку за точкой и, наконец, произнес:
- Все верно. Даже в некоторых точках у меня получается больше на один-два километра. Так что, я полагаю, можно утвердить, Александр Васильевич.
- Да, как будто сомнений нет. Расскажите, Василий Яковлевич, о ваших впечатлениях о самолете, - дружелюбно попросил он.
Разговорились. Тайц со свойственной ему живостью сыпал вопросы один за другим.
Вскоре раздался звонок, и секретарь сказала:
- Товарищи, проходите, вас ждет Алексей Иванович.
За промышленными испытаниями вновь последовали госиспытания. Проводить их приехал на завод известный летчик-испытатель инженер-полковник Алексей Иванович Никашин.
Почти такого же небольшого роста, как и Молочаев, Никашин был худощав, строен и застенчиво скромен. Дело свое он знал в совершенстве и летал безукоризненно на всех самолетах. Он приехал как летчик-испытатель и ведущий инженер.
После полета Никашин закрывал свой планшет с записями, забирал ленты самописцев и, уединившись в комнате военпредов, долго обрабатывал результаты полетов. Тем временем самолет готовили к следующему полету.
Вечером они встречались с Молочаевым в заводской гостинице. Жили в одной комнате - койки напротив. Никашин - ни слова о своих полетах. И на вопросы Молочаева только отшучивался, не желая говорить на эту тему.
Василий Яковлевич мучился. И хотя он был уверен в своей работе, все же поведение Никашина взвинчивало его. "Будь их двое, - думал он, - глядишь, один что-нибудь и сказал бы, а тут сам в двух лицах, надо же! И молчит как рыба!"
Прошло более двух недель. Никашин сделал много полетов. Как обычно, в тот день он закрыл свой планшет
Василий Яковлевич, лежа на кровати, невольно слышал разговор.
- Товарищ генерал, докладывает инженер-полковник Никашин. Я сегодня закончил программу. Материалы подтвердились... Да, полностью... Так что все в порядке. Завтра вылетаю.
Молочаев с облегчением вздохнул, продолжая с равнодушным видом рассматривать потолок.
Никашин подошел к нему и, улыбаясь, протянул руку.
- Все верно, Василий Яковлевич, поздравляю с окончанием!
- Ну и силен ты, Алексей Иванович!
– ответил Молочаев, пожимая руку Никашину, но все же досадуя на него за скрытность.
- Ладно, будет вам дуться, - догадываясь, сказал Никашин, - пошли в клуб, там сегодня концерт, - и он, насвистывая, взял щетку и вышел в коридор почистить сапоги.
Молочаев смотрел в окно. Чувство досады уступало место восхищенному раздумью. Он вспомнил целый ряд сложнейших испытаний, которые в разное время блестяще провел Никашин.
Да, это талант. Талант испытателя. Как много такие одаренные люди могут сделать в одном полете! Мыслящий летчик-испытатель - это клад! Таким запомнился и Юрий Константинович Станкевич.
Шел конец 1941 года. Вместе со Станкевичем Молочаев испытывал опытный вариант ЛАГГ-3 с совершенно тогда "сырым" мотором М-107.
Двигатель был перефорсирован значительным увеличением оборотов и имел колоссальную отдачу тепла. Как ни комбинировали конструкторы систему охлаждения, остудить мотор было невозможно.
К испытанию самолета привлекли заводских летчиков, но каждый из них привычно взлетал, прекрасно зная серийную машину ЛАГГ-3 с мотором М-105, но сразу же после взлета поспешно прекращал подъем и, развернувшись обратным курсом, шел срочно на посадку вне всяких правил - на полосу против движения. Вынужденная посадка!
Причина поспешности была ясна - перегрев двигателя на взлете. Температуры воды и масла за минуту достигали красной черты. Казалось, все перепробовали, но результат не менялся, те же вынужденные посадки сразу же после взлета.
Как раз в это время на завод прибыл Станкевич, и его попросили облетать самолет.
Станкевич взлетел и, к общему удивлению, ушел в полет. Делает один, другой, третий круг. Не садится, а продолжает летать! Летчики переминаются в недоумении - как это ему удалось?
После посадки все стало ясно.
Чуть оторвавшись от земли, Станкевич тут же затяжелил винт, уменьшая обороты с 3200 в минуту до 2700 оборотов. Убавил газ, понизив наддув так, чтобы было достаточно для хорошей управляемости самолетом, и очень медленно стал набирать высоту. И двигатель работал без напряжения и излишней теплоотдачи - температуры были в пределах допусков.