С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции
Шрифт:
В. Бабняк описывает и анализирует некоторые из африканских портретов:
«Аим Габо, вождь племени бирао», величавый и мудрый старик в сетке коричневых морщин и музыке струящихся складок белых одежд. Или словно отлитый из бронзы поясной портрет молодой африканки, с чувством собственного достоинства позирующей художнику. Красиво сочетание коричневого мелка сепии, тщательно моделирующего форму лица, с бархатистой глубиной лаконичных прокладок углем по складкам одеяния. Тонкая прорисовка скромного орнамента на одежде и украшений придает образу особую законченность и женственность.
С подлинной теплотой и любовью изображает художник «африканских мадонн».
Замечу здесь, что «африканская
Тот же современный искусствовед (В. Бабняк) выделяет среди «африканских мадонн» Яковлева «Женщину племени банда с ребенком», объясняя, что ее «композиция, выстроена по диагонали, динамично, а светлый фон с рисунками аборигенов, подчеркивает монументальность группы».
Сегодня любой горожанин, ползающий вроде меня полдня в поезде парижского метро, имеет шанс не раз и не два увидеть настоящую «африканскую мадонну» с одним или с кучей трогательных черных младенцев, но тогда, в середине двадцатых, рисунки эти были открытием для европейца. Русский художник Яковлев был, может, первым в Европе певцом африканской красоты.
«В рисунке «Портрет молодого человека», выполненном пастелью в два цвета — сепией и умброй, — продолжает свой очерк искусствовед В. Бабняк, — ясно выражена идея создания образа подлинного хозяина Африки (известно, что эта близкая советскому искусствоведу освободительная идея африканского цикла была модной уже и в кругах Фезандри, и в журнале Вожеля «Вю». — Б.Н.), сурового и мужественного. Гордый поворот головы в тюрбане, смелый, открытый взгляд, плотно сжатые губы — все лицо, словно литое, воссоздано с яковлевской субпластичной овеществленностью. Портрет поистине монументален. Это ощущение усиливается нейтральным белым фоном, монолитностью силуэта, взятой чуть снизу точкой обзора. Учитывая разнородность фактур поверхностей, художник изображает лицо и тела с помощью растушеванного мягкого материала, а ткани одежд без его растирания».
Добавлю, что чуть не половина этих африканских шедевров Яковлева была куплена еще до выставки начальником экспедиции Жаном-Мари Хаардтом и воспроизведена в альбоме «Художник-путешественник Яковлев», который выпустила внучка Ж.-М. Хаардта, парижская красавица-искусствоведка Каролина Хаардт де ла Бом.
Жан-Мари Хаардт уже в дороге подружился с неунывающим и отважным русским художником и стал самым ярым из поклонников его таланта. Через девять месяцев после начала путешествия Жан-Мари Хаардт и Луи Одуэн-Дюбрей устроили выставку яковлевских работ в африканском городе Стенливиле (Бельгийское Конго), о чем они сообщали в своих путевых заметках:
«Чтобы проверить художественную восприимчивость — мы показываем собравшемуся обществу несколько портретов, сделанных Яковлевым. Эффект изумительный: никогда, ни одна выставка картин не имела таких восторженных зрителей».
Уже в ходе долгого африканского путешествия обнаружилось, что не один высокообразованный А. Н. Бенуа считал Сашу Яшу истинным чародеем рисунка, наделенным сверхчеловеческими способностями, одним из тех волшебников, каких униженное человечество обрекало в Средние Века на пламя костра. Обнаружилось, что и настоящие колдуны из джунглей считают этого белого человека со странной бородкой настоящим волшебником. Мужественно преодолевавший все трудности и никому не лезший в душу со своими «убеждениями», русский художник со странной бородкой очень скоро стал всеобщим любимцем в экспедиции (каким был в Петрограде, за столом у Бенуа, в Токио, в Париже, в Лондоне и даже в США). Хаардт же давно заметил (и отметил в своих путевых записках), что когда их колонна автомашин попадала в переделку, одним из первых бросался на выручку (тушить загоревшийся брезент или вытягивать на сушу утонувший автомобиль) его русский друг-художник. Позднее обнаружились в джунглях дипломатические способности Саши Яши. Выяснилось, что и
Однажды на стоянке в зарослях Яковлев делал зарисовки животных, и авторы путевого дневника (Жан-Мари Хаардт и его помощник Одуэн-Дюбрей) сделали восхищенную запись о его этюдах:
«Эти работы бесценны как документ. Когда он рисует тонкую губу только что застреленного на охоте жирафа или бархатную морду еще не успевшей остыть убитой антилопы, он поднимается в своей виртуозности до уровня офортов Дюрера…»
Надо добавить, что представитель нового поколения мирискусников Александр Яковлев был, как почти все мирискусники, и сам человек пишущий. В африканском альбоме Яковлева, изданном в 1927 году Люсьеном Вожелем, репродукции картин и рисунков сопровождались текстами самого художника, извлеченными из его, к сожалению, не издававшегося по-русски путевого дневника. Вот запись, сделанная в начале путешествия в пустыне Танезруфт:
«Танезруфт. Левант, окрашенный в пурпур такой интенсивности, что он кажется более темным, чем небо, где еще мерцают звезды. Углубляется красный цвет, зеленый с ним соперничает в чистоте тона: холодная гамма трезвости закаленной стали. Но свет начинает сочиться, грозя нахлынуть палящим жаром после ледяной ночи. Капля расплавленного металла возникает над горизонтом: она растет, обретает барочную форму не теряя равнобоких своих очертаний — амфора со сплющенной ручкой, ваза, у который над горлышком птица с распластанными крылами. Но вот она вбирает подкрылья, сжимается, превращается в бесформенный апельсин, который словно бы не в силах отклеиться от земли, становится раскаленно красным, безупречно круглым, блистающим и, поднявшись наконец над горизонтом, проливает на побежденную и омертвевшую землю свое победоносное сиянье в сознании абсолютной власти».
В одну звездную ночь, на привале в оазисе Тессалит, участник экспедиции, поэт и кинематографист Леон Пуарье уподобил автомобили экспедиции кораблям, уходящими в ночь Черной Африки. Тогда и родилось это новое прозванье экспедиции — Черный Рейс, Черное Плаванье, Черный Круиз.
На очередной стоянке Яковлев, зачарованный грацией черных женщин, рисует красавиц племени канамбу, а потом восхищенно записывает в путевой дневник:
«12 декабря 1924 года. Эти стройные тела, удлиненные конечности с тонкими сочленениями, как у поджарых животных, привычных к бегу, эти черные фигуры, которые сжимаются и расслабляются в зверином прыжке. Вытянутые руки намечают в пространстве прямую, которая ведет в бесконечность, ладони, соединившись над головой, возвращаются за спину, чтоб придать новый взлет эбеновой фигуре. Иногда в танце, поймав подругу за талию, танцовщица выпускает ее в полет летящим жестом. Ритмический стук ладоней, пронзительный присвист, звериные вскрики, которые их взбадривают. Длинные вольные одежды темных тонов, по преимуществу черные, вторят движениям тела».
Каролин Хаардт рассказывает, что после возвращения из экспедиции Саша Яковлев передал зарисовки и фотографии своей подруге, молодой американке, ученице Родена Мальвине Хофман. Увлеченная красотой этих фигур, она создала 104 статуи, представлявшие разные расы и типы нашей планеты. В 1932 году ее статуи были выставлены в музее этнографии парижского дворца Трокадеро, а еще через год переданы на хранение в Храм Человека филдовского музея Чикаго. Там была и девушка из племени дабоа, чьим танцем восхищался Яковлев в пору экспедиции.