С любовью, Лондон
Шрифт:
— Думаю, твоя бабушка неплохо в этом преуспела.
— Ты… это о чём?
Я непозволительно громко сглотнула, а мама не мешкая включила свой встроенный томограф и так пристально на меня взглянула, что у меня волосы дыбом встали… везде, где только можно и нельзя.
— Ты смотрела ее видео? — спросила она.
— Как–кое вид–део? — промямлила я, с досадой понимая, что вот и сбылась мечта идиотки. Наш разговор с мамой все больше и больше напоминал напряжённый диалог Мюллера и Штирлица. Вот только последний из меня выходил совсем никакущий.
— Ладно, сделаю вид, что поверила, — усмехнулась
— Угу, — пробурчала в ответ. — Так… ты поэтому ему симпатизируешь? — осторожно спросила я. — Он… типа положительный, что ли?
— Положительный, — улыбнулась она. — Ну и сама понимаешь, я детдомовская… а Роуз рассказала мне историю Ноя… — мама осеклась и глубоко вздохнула. — Не знаю, что хуже, Кать… потерять родителей так, как я, или знать, что от тебя добровольно отказались? — опустив взгляд, она потрясла головой.
Я отпихнула сумку, села рядом и бережно коснулась ее плеча.
— Мам, ты чего?
Та одним движением откинула свои светлые волосы и с усилием моргнула, давая понять, что она в порядке. Она всегда так делала, чтобы маленькая дочь не видела ее слез и переживаний. Многолетняя привычка давала о себе знать. Вот только я была уже не маленькая и все понимала: то, каким непростым было у нее детство после трагической смерти родителей, и какой была жизнь после того, как отец бросил ее с грудным ребенком на руках… Я все понимала, и поэтому очень ценила то, что мама и по сей день продолжала оберегать меня от любых невзгод.
— Значит, джакузи? — спросила она нарочито бодро. — Ладно, Катерина, бикини, так бикини… Только крепче вяжи эти завязки, — покосилась на сумку, — договорились?
В машине Олли нас было трое: я, Лондон и чёртово бикини. Сама хозяйка транспортного средства восседала на переднем сиденье парохода, который мчался прямо перед нами, рядом со своим парнем… Неужели мы все дожили до этого дня? Курт и Олли наконец-то воссоединились и не отлипали друг от друга с того самого предновогоднего вечера, и стоило признать, что в словах Лондона было рациональное зерно. Если они и дальше будут вести себя настолько… темпераментно, то в скором времени на заднем сиденье того парохода будет попискивать куча мелких Магуайров.
Поездка была недолгая, и спустя какие-то полчаса мы въехали в район загородных домов, окружавший западный берег пруда Истон, названный так в честь одноимённого залива и отделённый от него искусственной насыпью, вдоль которой располагался пляж и набережная, усеянная многочисленными барами и заведениями общественного питания.
— Надеюсь, его отец не наркобарон.
Я подалась вперёд и едва не присвистнула, окинув взглядом сквозь лобовое стекло двухэтажный дом с огромными прямоугольными окнами и широким балконом, опоясывающим по периметру весь второй этаж. Снизу балкон поддерживали столбы, смахивающие на колонны и придающие зданию особенную солидность. Крышу украшали четыре симпатичных окошка, в которых, как
— Официально, нет, — усмехнулся Лондон, сдавая назад, чтобы припарковаться среди других тачек, которых я насчитала у дома Магуайров целых пять единиц. — Он пластический хирург. Дамочки становятся к нему в очередь, чтобы он им… — парень выразительно уставился на мою грудь, обтянутую тёмно-синей водолазкой под распахнутой курткой, и тут же отвернулся, — ну ты понимаешь, — но от меня не ускользнула его лукавая улыбочка и то, как нахально он прикусил нижнюю губу.
— Вот оно что, — я понимающе кивнула, запахивая куртку. — Ещё один врач… Откуда тут столько тачек? — спросила, заметив, что к дому подъехал ещё один автомобиль, на этот раз – внедорожник.
— Как откуда? Думаешь есть те, кто пропустит тусовку Магуайра? — он спросил это таким тоном, словно я сморозила полнейшую глупость. — В прошлом году здесь было около двадцати тачек и многие парковались на соседних улицах, но теперь, сама знаешь, часть его… последователей перешла на темную сторону, поэтому… — Лондон пожал плечами, намекая на то, что я сама должна сообразить, что он имел в виду.
— Ясно, — пробормотала я прежде, чем покинуть уютный салон колымаги, полностью уверенная в том, что абсолютно никому не удастся этим вечером заставить меня нацепить то самое бикини.
Пока несколько знакомых бройлеров под руководством Курта перетаскивали в дом ящики с пивом и тонны фастфуда, Олли решила устроить для меня экскурсию по дому. Мне оставалось только послушно шататься за ней по комнатам, обустроенным в колониальном стиле, о чем мне поведала подруга, с хозяйским видом вторгаясь за закрытые двери.
По части дизайна помещения я считала себя полным лузером, но не могла не отметить, что этот самый колониальный стиль был весьма неплох. Особенное впечатление на меня произвела широкая лестница на входе, которая эффектно раздваивалась на первом пролете, напоминая кадр из мультфильма про симпатичную деревенскую девушку, что была неравнодушна к любовным романам и всяким чудовищам с голубой кровью.
Показав второй этаж, где было несколько спален и санузлов, Олли погнала меня выше по более скромной и узкой лестнице.
— Мы были тут вчера с родителями Курта. Его мать прятала все самое ценное и легкобьющееся. Сама понимаешь, что может устроить кучка пьяных футболистов. Мансарда только в нашем распоряжении, здесь всего две спальни, — пояснила она, открывая одну из дверей. — Это наша комната, — сказала девушка, многозначительно хлопая длинными пушистыми ресницами.
Окинув взглядом небольшое помещение спальни, главной достопримечательностью которой являлась огромная кровать, я спросила:
— Говоря «наша», ты имеешь в виду… себя и…
— Курта, — выдав счастливую улыбку, она отвела взгляд.
— Ясно, — кивнула я.
— Что тебе ясно? — спросила Олли, а я с удовольствием наблюдала, как краснеет ее милая мордашка. — Не смотри так на меня. Это всего лишь спальня. И, потом, неужели ты думаешь, что кто-то в этом доме будет спать ночью?
— Я вообще ни о чем уже не думаю, — пожала плечами, снимая с плеча сумку, — только не заставляй меня надевать тот купальник, — и взглянула на неё с такой надеждой и преданностью.