С любовью, Лондон
Шрифт:
— Нет же! Я приехал, чтобы сказать, что ты очень нужна мне, Кейт… здесь или там, неважно… У тебя нет планов, у меня их и не было! Да мы же идеальная пара!
— Ты вернёшься в школу? — я и не думала поддаваться на его легкомысленный тон.
— Ну конечно! Если только тетя и дядя не решат проучить меня за все и не оставят в Мэйн Тин до совершеннолетия.
— На их месте я бы так и сделала.
Лондон приподнял мой подбородок и несколько мгновений изучал мое лицо, пока не сосредоточил взгляд на губах.
— Какая же ты у меня суровая, Китти. Кого-то ты мне напоминаешь, — произнес он прежде, чем поцеловать…
Эпилог
Никогда
Как у этой бабули только сил хватает стоять под палящим солнцем посреди черного поля и орудовать в земле этой мотыгой… или «tyapka», как ее тут все называют? По Фаренгейту сейчас градусов девяносто, и я уже на грани обморока и солнечного удара, но эта далеко не молодая леди работает так легко и профессионально, что я начинаю ощущать себя законченным лузером. Такое чувство, что она вытащила меня в самое пекло только ради того, чтобы посмотреть, насколько меня хватит.
— Ты комки-то разбивай, — говорит бабушка Люси. Она стоит в соседнем ряду и идет следом за мной, доводя до совершенства мою небрежную работу.
За тот год, что я провел в этой стране, моего русского стало достаточно, чтобы понять ее слова, хотя многое в русской речи все еще не поддаётся осмыслению. Особенно поражает, когда на какой-то вопрос они отвечают «да нет». Или хуже того «да нет не знаю». Кейт заметила, что подобное вводит меня в ступор, и пользуется моей языковой беспомощностью тем, что вечно прикалывается, отвечая что-то в этом духе. Это довольно странное чувство ощущать себя в свои девятнадцать двухлетним ребенком, который уже многое понимает, но говорит еще нескладно и неумело. Но я должен освоить этот язык хотя бы ради того, чтобы понимать, над чем так смеются подписчики канала бабушки Люси. И, если я когда-нибудь буду в состоянии оценить все грани ее юмора, то смогу собой гордиться.
— Кончай работу! — кричит бабушка. — Умираю, чаю хочу, — добавляет она, ловко закидывая мотыгу на плечо.
Чай. Это не напиток, это образ жизни здесь. Особенно у пожилых. Если в других странах чаепитие – это дань традициям, то в России употребление чая носит характер странной зависимости. Я заметил ее у русских ещё в Америке, когда Джулия поила меня им в своем доме в то время, когда мы только начали встречаться с ее дочерью. Но на месте эта зависимость выглядит, скорее, как жизненная необходимость. И слова бабушки Люси только подтверждают мою теорию.
Повинуясь приказу бабушки, иду между рядами кустов картофеля, которые после наших манипуляций с мотыгами стали заметно выше и аккуратнее. Ставлю инструмент на место и, стянув футболку, направляюсь к уличному… washbasin… как же это называется по-русски? Умывальник, точно. Хотя я так вспотел, что мне сейчас бы не помешал прохладный душ. Но здесь его нет, и это вовсе не роскошь, а другая особенность жизни тех, кто привык ходить в «banya». Судя по тому, что из трубы идёт дым, Мистер Филиппов сейчас занят тем, что топит печь. А это значит, что через пару часов меня ждёт новое испытание.
— Что умотала тебя бабуля?
Услышав голос Кейт поднимаю голову над ржавой раковиной, еще раз набираю воду в ладони и мою лицо.
— Умотала? — задумчиво смотрю на нее, — подожди, я сам, — говорю, заметив ее готовность пояснить значение этого слова.
Если я не ошибаюсь, то это значит то же, что и «уработала», то есть, довела до бессилия. И это действительно так. Но разве я признаюсь своей девушке в том, что ее семидесятилетняя бабушка меня уделала?
— Нет, — нагло вру, принимая из рук Кейт полотенце. — Просто пить хочется.
— Сделаю вид, что поверила тебе, —
На Кейт простое короткое платье без рукавов, огромные зелёные тапки, светлые волосы небрежно собраны в хвост, что совсем не лишает ее привлекательности. Мы здесь уже четвертый день и, по непонятным для меня причинам, спим в разных комнатах. Она пыталась мне объяснить про какие-то правила приличия, но я так и не понял, если честно. Мы целый год прожили вместе и спали, в том числе. О каких приличиях можно говорить, учитывая, какие пошлые истории рассказывает бабушка Люси на своем канале? Пуританское воспитание Кейт даёт о себе знать, а мне остаётся только смириться и надеяться на… «banya». И, если судить по тому, как она смотрит сейчас на меня, у моих надежд есть шанс стать оправданными.
Закончив с мытьём, кручу головой и, не дав возможности догадаться о своих намерениях, притягиваю Кейт к себе, обхватив за талию, ладонью удерживаю ее лицо и целую настолько глубоко и настойчиво, чтобы до любимой наконец дошло, что я уже на грани. Ее теплые мягкие губы со вкусом малины, которую она собирала утром, отвечают мне взаимностью, и мы, позабыв обо всём, целуемся, пока все внезапно не заканчивается. Многозначительное покашливание мистера Филиппова возвращает нас к реальности, намекая на то, что мы здесь не одни. Кейт тут же отталкивает меня и смотрит, как на предателя. Но мне пофигу. Я не настолько терпелив, как этот дед, который женился прошлой зимой на бабушке Люси после ухаживаний, растянувшихся на полвека. И, я уверен, если бы не его сердечный приступ, то он бы никогда не решился и не подкатил к женщине, которую любил все эти годы. Видео с их свадьбы, на котором мистер Филиппов junior катает молодожёнов на тракторе, на YouTube посмотрело несколько тысяч человек, в то время как мои «Записки путешественника», где я рассказываю иностранцам о жизни в России, едва ли набрали сотню. Но меня это мало волнует. Важно то, что только оказавшись здесь, в этой огромной стране, которая ещё продолжает открываться для меня, я начал писать.
Весь прошлый год мы с Кейт посвятили тому, что устроили себе затянувшиеся каникулы и ездили по России, побывав в самых разных ее уголках: Центральная Россия, Южный Урал, Алтай, Русский Север. Ещё в планах было побывать на Чукотке, которую многие называют родной сестрой самого северного штата моей родины, где зимовал Джек Лондон, но нас смутила вероятность того, что меня могут не пустить в пограничную зону без особых на то обстоятельств. Почти всю зиму мы провели в Архангельской области, где в небольшом поселке снимали комнату у одной пожилой леди. Кейт называет эти три холодных месяца – временем своего грехопадения, а я считаю, что это было самое лучшее время в моей жизни. На данный момент. Делать нам там было нечего, поэтому мы занимались тем, чего мне так не хватает последние несколько суток. Но именно там, в северной глуши, я начал писать свой первый корявый рассказ и научился рубить дрова, а Кейт наконец поняла, в чем состоит ее призвание.
Скоро мы начнем вести оседлый образ жизни и останемся в Челябинске. Кейт поступает в Институт права, экономики и управления. Посмотрев, как живут люди в самых разных регионах страны, она решила пойти в политику. И я ни на йоту не сомневаюсь в том, что из нее получится достойный сенатор, точнее, губернатор, а лучше президент. Что до меня, то пока моего писательского таланта недостаточно, чтобы Кейт ни в чем не нуждалась, поэтому я буду работать в фирме ее отца по производству мебели. Звучит, конечно, забавно. Ведь все, что я умею, так это виртуозно рубить дрова, но выбирать не приходится. Впрочем, я не жалуюсь, ведь Кейт сможет спокойно учиться.