С любовью. Ди Каприо
Шрифт:
– Ау!!! – проорал уже во весь голос. – Это не смешно!
Смешного и в самом деле было мало. Он один неизвестно где. Без знания местной географии и обычаев, без знания языка, без телефона, без денег, без документов, без одежды. Как вообще так получилось?
Никита напрягся, но, как ни старался, выудить что-то внятное из глубин памяти не получилось. То есть вспомнил-то он многое: перелёт, игру в «зелёного человечка», пьянку, рефлексирующего Тюленя, неудачную попытку его подпоить, драку, тайцев, виски, мерное покачивание катера на волнах – только все эти воспоминания никак не отвечали на насущные вопросы
Никита снова остановился, затравленно обернулся и против воли завертелся в поисках скрытой камеры.
Камеры не было. Никого не было.
– Ау! – в третий раз уже с отчаянием заорал Никита и добавил непечатное словцо. Джунгли молчали.
Никита прибавил ходу, но вокруг по-прежнему никого не было, а дорога всё так же убегала вперёд и терялась где-то там, в густой зелени. Сколько он так шёл, Никита не смог бы сказать даже под пыткой. Время будто застыло, проклятое солнце висело, кажется, в одной точке, а часы его, вероятно, были теперь там же, где и одежда с бумажником и телефоном. Пару раз возникало желание развернуться и пойти в обратную сторону; может быть, там будет что-то другое, кроме чертовых лиан? Но всякий раз Никита усилием воли пресекал метания: если есть дорога, значит, она должна куда-то привести, так что остаётся только топать в заданном направлении.
Через какое-то время впереди, за деревьями, показался дорожный знак. Выбранная стратегия оказалась верной. Никита радостно бросился к знаку. Впрочем, толку от него оказалось немного: тайскую надпись прочитать Никита не сумел, стрелка рядом указывала единственное возможное направление, а число, означавшее, вероятно, расстояние до отмеченной цели, было таким, что не отмахать и за три дня. Тем более босиком.
Никита опустился на землю возле знака и, уже не сдерживаясь, принялся упражняться в знании русской обсценной лексики. Если бы лианы знали язык Пушкина и Достоевского, покраснели бы и они, но русского в этой глуши, кроме Никиты, не знал никто. Пока он самозабвенно матерился, в стороне, шагах в двадцати, зашевелились кусты, и из джунглей не очень уверенно выдвинулся молодой таец. Никита мгновенно оборвал поток брани и вскочил на ноги. Таец замер, быть может, от такой резкой перемены в поведении незнакомца, а может быть, и от внешнего его вида – в плавках и одном красном носке не по размеру Никита выглядел весьма импозантно.
– Помоги! – импульсивно выдохнул Никита, устремляясь навстречу аборигену. – Хелп ми!
Вероятно, со стороны порыв его выглядел не очень адекватно, потому как таец попятился. Боясь напугать аборигена, Никита поспешно остановился и выставил перед собой руки в успокаивающем жесте.
Таец смотрел с опаской, а когда заговорил, голос его звучал тоже настороженно. Никита честно выслушал птичье бормотание, кивая и старательно улыбаясь, затем попытался создать образ дружелюбного иностранца.
– Ни хрена не понял, – сообщил он тайцу с той же вымученной улыбкой. – Ты по-русски понимаешь?
Судя по взгляду, абориген не понимал.
– Инглиш? –
Взгляд тайца оставался непонимающим.
– Парле ву франсе? – зачем-то припомнил Никита, хотя из французского знал только тот десяток слов, что пел Боярский в фильме про трёх мушкетёров. Впрочем, таец, судя по его красноречивой физиономии, не знал и этого.
Никита трёхэтажно выругался. Смысл тирады абориген понял вряд ли, но от неистовой интонации явно напрягся.
– Не-не, – поспешил исправиться Никита, стараясь говорить как можно мягче. – Погоди, не уходи только. Мне нужно…
Он осёкся. А куда ему нужно? Адреса виллы Никита вспомнить не мог.
– Консульство. Понимаешь? Российское консульство. Рашен! Консул!
Понимания в глазах юного тайца не прибавилось. Никита почувствовал, что сейчас взорвётся от отчаяния, и поспешил взять себя в руки.
– Ладно, – зашёл он с другой стороны. – Мне надо в город. Или в деревню. Что тут у вас есть? Мне надо, где дома и люди.
Стараясь донести мысль, Никита сам не заметил, как перешёл на пантомиму, дублируя слова многозначительными жестами.
– Мне нужно помыться. Попить. Позвонить. У тебя есть телефон? Позвонить? Я заплачу.
Рука Никиты рефлекторно дёрнулась к карману за бумажником, но ни кармана, ни бумажника, ни брюк не было. Никита бессильно чертыхнулся. На тайца же его спектакль одного актёра произвёл неожиданное впечатление. Абориген вдруг расхохотался и достал смартфон.
У Никиты чуть слёзы на глазах не навернулись. Он выставил руку в просящем жесте.
– Я потом заплачу. Честно. Мне только один звонок.
Но у юного тайца были другие планы. Он тыкнул пальцем в экран, видимо, включая камеру, и выставил перед собой телефон на вытянутой руке, чтобы запечатлеть смешного иностранца.
«Бросить в чужой стране без денег, без связи… И всё это дать в прямом эфире – чтобы снимал кто-то, кто в курсе. Типа это розыгрыш такой. Как они станут истерить, кидаться на двери, на забор, как будут корявыми своими ручонками пытаться сварганить себе яичницу…» – удивительно отчётливо прозвучал вдруг из недр памяти голос Тани.
В этот момент в голове у Никиты будто что-то щёлкнуло. «Кто-то, кто в курсе» стоит перед ним и, веселясь, снимает, как он истерит. Прямо сейчас.
Логики в этом неожиданном прозрении особо не было, но он находился не в том состоянии, чтобы заботиться о стройности причинно-следственных связей и чёткости выводов.
– Ах, ты ж сука! – заорал Никита и кинулся на тайца.
Тот ловко отскочил в сторону и забегал кругами, продолжая снимать и не позволяя себя схватить. Уворачиваться от иностранца в одном носке ему было несложно, особенно с поправкой на похмельное состояние последнего.
Поначалу Никита гневно орал, материл Татьяну, аборигена с камерой и всю эту скотскую, ни разу не смешную затею, потом, начав выдыхаться, прикусил язык и ещё какое-то время нервными рывками бросался на тайца, стараясь ухватить его за руку. В конце концов он окончательно выдохся и встал, тяжело дыша и держась за грудь.
Таец тоже остановился, постоял секунд пятнадцать, продолжая снимать утомлённого противника, затем перевёл камеру на себя, что-то бодро проговорил в объектив и убрал телефон, видимо, решив, что аттракцион окончен.