С малых высот
Шрифт:
Продолжая снижаться, я вскоре вышел из зоны обстрела Метрах в двухстах от земли спросил штурмана:
— Жив?
— Все в порядке, — ответил Егоров. Через несколько минут с небольшим набором высоты вышли на Ильмень.
— Миша, бери управление, а я посплю.
— Давай…
Егоров повел самолет, а я, прижавшись к спинке сиденья, задремал. Проснулся от какого-то предчувствия. Схватил ручку управления, сектор газа и крикнул:
— Падаем?
— Проснись, — засмеялся Егоров, — все нормально.
Протер глаза,
— Где находимся?
— Прошли маяк номер один. Видишь сзади работает.
— Это не тот маяк.
— Как не тот? — удивился Егоров.
— Не он! Заблудились.
— Не может быть!
Я понимал его: все внимание он уделял приборам, чтобы удержать самолет на курсе. Для наблюдения за местностью у него просто не оставалось времени.
— Заблудились, говорю!
— Возможно, — согласился штурман.
Неуверенность штурмана всегда вызывает у летчика тревогу. Этот неопределенный ответ так неприятно подействовал на меня, что, когда штурман сказал взять немного правее, я с недоверием отнесся к его предложению. Взглянул на бензомер и увидел: стрелка прибора подходит к нулю. Спорить стало не о чем.
— Давай выбирать площадку, — сказал я штурману. — Пойдем на вынужденную, горючее кончается.
— Хорошо, — тяжело вздохнув, ответил Егоров.
Нас окружала непроглядная темень. Только справа мерцал какой-то огонек.
На вынужденную мы всегда старались садиться только у населенных пунктов. Там можно найти тепло, питание, помощь и, самое главное, телефонную связь.
Мелькавший впереди огонек казался мне спасительной звездочкой. Я старался делать все возможное, чтобы дотянуть до него. Когда до огонька стало совсем близко, передал штурману:
— Подготовь белую ракету, освети место посадки. Если внизу кустарник, положу машину на крыло и садиться не буду.
Штурман приготовил ракету. Огонек все ближе и ближе. Когда до земли осталось всего метров пять? шесть, вдруг впереди зажглись стартовые огни аэродрома.
— Аэродром! — вырвался у меня возглас. Только приготовился выравнивать машину, как с земли взлетели две белые ракеты. Они осветили и посадочную полосу, и большую часть аэродрома.
— Так это наш! — крикнул штурман. — Вины!
Самолет мягко приземлился и покатился по посадочной полосе. В этот момент мотор совсем перестал работать, горючее кончилось. Довольные, мы вылезли из кабины. Подбежавшие техники и мотористы оттащили машину на стоянку. Я побежал на командный пункт доложить командиру о выполнении задания.
— Где вы были, почему так долго не возвращались? — резко спросил Куликов.
— Немного уклонились от маршрута.
— Штурман, — обратился командир полка к Егорову, — почему вы плохо вели ориентировку?
— Да вроде все делал правильно, — виновато отозвался тот.
— Не понимаю, — вмешался в разговор присутствовавший на КП командир дивизии. — Просто не верится, чтобы
— Видите, как было, — сказал вконец растерявшийся Егоров. — До цели спал я, а на обратном пути — Шмелев. Когда он проснулся, ему показалось, что самолет падает. Он сказал, что мы потеряли ориентировку.
Решили садиться на вынужденную, случайно попали на свой аэродром.
— А почему вы спали? — обратился ко мне полковник.
— Товарищ командир, днем мы роем землянки, а ночью летаем. Уже много дней совсем не отдыхаем. Вот и решили поспать в полете по очереди…
— Ах, вот в чем дело… — задумчиво сказал комдив. — Товарищ Куликов, сколько времени летный состав отдыхал вчера?
— Точно не могу сказать… — уклончиво ответил командир полка. Ему, видимо, было неудобно признаться при нас, что в последние дни летный состав спал в сутки по два-три часа. Комдив это понял и бросил нам:
— Вы свободны…
В эту ночь произошли и более серьезные неприятности. Возвращаясь с задания, Виктор Емельянов тоже решил поспать. Машину повел штурман. Над озером Ильмень он столкнулся с другим самолетом. И там, как выяснилось позже, летчик спал. Экипаж первой машины погиб. Второй самолет был изуродован, но все-таки дотянул до аэродрома.
Командир дивизии приказал летному составу полка сутки отдыхать. Мне и Егорову дали двухнедельные путевки в армейский дом отдыха.
Вскоре почти все наши штурманы научились пилотировать самолет. Но со сном в полете было покончено навсегда.
Крылатый корректировщик
После ухода Куликова командование полком принял Александр Алексеевич Воеводин. Еще до его прибытия к нам мы многое узнали о нем. Родился он под Москвой, в бедной крестьянской семье. После смерти отца восьмилетний парнишка, чтобы не умереть с голоду, стал подпаском. В 1923 году вступил в комсомол, а через пять лет — в партию. Работал в Волоколамском укоме и Московском обкоме комсомола. В армию пошел по партийной мобилизации. Знали мы также, что Александр Алексеевич окончил Качин-скую школу пилотов, а в последнее время был военкомом авиационной дивизии.
Приняв полк, Александр Алексеевич Воеводин начал знакомиться с людьми. Беседовал он просто, по-отечески. И каждый, кто говорил с ним, откровенно выкладывал ему все, что было на душе.
Мы сразу убедились в том, что полковой комиссар Воеводин внимательный, чуткий и в то же время требовательный командир. Он добивался от экипажей творческого выполнения боевых заданий. Если раньше некоторые товарищи не особенно заботились о качестве бомбометания, думали лишь о том, как бы побыстрее сбросить бомбы, то теперь каждый летчик и штурман чувствовал ответственность за результаты вылета. На одну и ту же цель мы стали заходить по столько раз, сколько требовалось для ее надежного поражения в ночных условиях.