С малых высот

Шмелев Николай Александрович

«Причем тут фунты лиха», — хотел было я возразить, но сдержался и спокойно сказал:

— Вам виднее. Политрука Жаркова я тоже уважаю… Разрешите выполнять задание? Коротков улыбнулся:

— Вот это другое дело. Идите!

А Куликов добавил:

— Смотрите, чтобы порядок был! За выполнение задания и за Жаркова отвечаете вы.

Из землянки вышли втроем. Указав на «газик», доверху набитый листовками, майор сказал:

— Тут работы на неделю, не меньше.

— А по мне хоть на месяц. Могу вообще в штатные пропагандисты записаться.

— Вы

комсомолец?

— Конечно.

— Так вот, в листовках, которые вы будете разбрасывать, напечатаны сообщения об успехах нашей армии под Москвой, Тихвином и Ростовом, о славных боевых делах партизан. Советские люди по ту сторону фронта хотят и должны знать правду.

Затем майор рассказал, что есть и другие листовки, на немецком языке. В них тоже сообщается о победах Красной Армии.

— Очень ответственное задание, — заключил майор. — Если хотите знать, это боевое комсомольское поручение.

Теперь я окончательно примирился с мыслью, что вместо штурмана полетит парторг полка Жарков. Политрук, словно угадав мои мысли, улыбнулся.

Мне действительно нравился этот человек. Чуткий, отзывчивый, он был душой нашего коллектива. Каждого умел ободрить и воодушевить. И сам все время рвался в воздух, в бой. Теперь вот его желание удовлетворили. Он летит выполнять боевое задание!

«Газик» подогнали к самолету, листовки выгрузили на брезент. Жаркова усадили в штурманскую кабину и со всех сторон обложили увесистыми пачками. Я помог ему устроиться поудобнее и предложил:

— Давайте возьмем парочку бомб. Над линией фронта полетим — сбросим. Глядишь, какому-нибудь фашисту шишку набьем!

— А куда ты их возьмешь? — поинтересовался Жарков.

— Да в бомболюк, он же пустой.

— Не может быть?! — обрадовался политрук. — Вот красота! А я-то голову ломал, куда еще листовок сунуть. Ну-ка, грузи туда вот те розовые пачки! приказал он Коновалову.

— Я вам про бомбы говорю, — упрекнул я Жаркова, — бомбы надо бы взять…

— Правильно, правильно. Парочку надо, чтобы сначала объявить фашистам тревогу, а потом провести с ними «политинформацию».

Взяли две осколочные бомбы. Больше Жарков не разрешил. Приказал и в бомболюк добавить листовок

— Успокойся, стратег! Простых вещей не понимаешь. Ну что ты своей бомбой сделаешь? Убьешь одного-двух фашистов? А эти листовки тысячи немцев прочтут. Пусть знают, как им Гитлер головы дурит. Может, кто-нибудь и повернет с фронта, когда подумает о бараньей участи.

Я промолчал, но про себя рассудил иначе: пока эти бараны решат повернуть с фронта, неплохо было бы бомбами «просветить» им головы.

— Можно взлетать? — спросил я у Жаркова.

— Поехали! — задорно воскликнул политрук.

До предела нагруженный самолет поднялся тяжело. Сразу после взлета мы взяли курс на Зубцов. Надо было разбросать листовки над деревнями Медведки, Синицыно, Ульяново, Лешихино. Все эти пункты находились восточное Ржева, примерно в пятидесяти километрах от него.

Погода неожиданно изменилась. Небо

заволокло тучами, с запада дохнуло сыростью.

Я старался как можно точнее выдерживать курс и летел низко над землей: от деревни к деревне, от перелеска к перелеску. Дорога к переднему краю была знакомой.

Перед линией фронта набрал высоту, прошел ее под самыми облаками. Внизу мелькали вспышки разрывов, трассы снарядов и пуль. Где-то за лесом полыхало зарево пожара.

— Под нами Лещихино! Бросайте! — подал я команду.

Жарков высунул за борт связанную пачку, сильно встряхнул ее, шпагат разорвался — и за самолетом потянулся шлейф из листовок. С этого момента политрук работал не переставая, сбрасывал листовки над деревнями, над шоссейными и проселочными дорогами — везде, где могут быть люди. За полчаса мы облетели весь заданный район. Когда кабина Жаркова опустела, я развернул самолет на обратный курс.

— Над передним краем постарайся пролететь вдоль вражеских траншей, напомнил мне Жарков.

К фронту подошли с юго-запада. Над позициями немцев я круто изменил курс, убрал газ и перешел на планирование. Сразу стало непривычно тихо, только снизу доносились пулеметная трескотня и орудийные залпы. На высоте сто пятьдесят метров Жарков открыл бомболюк. Вскоре на земле одновременно появились две тусклые вспышки, а в воздухе закружилось облако листовок. Задание выполнено!

В ту же ночь мы с Жарковым сделали еще один вылет. Линию фронта пересекли благополучно, но в районе Ульянове противник встретил нас сильным зенитным огнем. С двух направлений потянулись к нам огненные дорожки пуль и снарядов. Вспыхнул луч прожектора и, наскоро перечеркнув темноту, заметался в стороне, прощупывая завитки облаков. Я убрал газ и свалил машину на крыло. Самолет начал скользить к земле! Прожектор и зенитный огонь остались в стороне;

И опять сотни листовок полетели на заснеженную землю. Читайте, знайте правду!

Так мы работали две ночи подряд. Встречая нас, Коротков каждый раз жал нам руки, подбадривал:

«Молодцы пропагандисты!» Потом помогал готовиться к следующему вылету.

На следующую ночь наш самолет побывал за линией фронта трижды. Когда возвратились на аэродром, до рассвета оставалось еще часа два. Решили сделать еще один, четвертый, вылет. Заправились, набили штурманскую кабину листовками — ив воздух! Взошла луна, облака посветлели.

— Товарищ политрук! Как бы нам на «мессера» не напороться! Поглядывать надо!

— Уйдем! — успокоил меня Жарков и добавил: — У нас скорость сумасшедшая!

Шутка мне понравилась. Но мои предчувствия оправдались. Едва мы перелетели передовую, Жарков сказал:

— Смотри! Справа под нами летит какой-то чудак! Я глянул за борт. Вначале ничего не заметил, но вскоре увидел внизу полоску лилово-красных огоньков, выбивающихся из выхлопных патрубков. Самолет разворачивался. Вот появилась вторая полоска. Все ясно: под нами — двухфюзеляжный «фокке-вульф» — «рама». Надо немедленно уходить.