С миру по нитке

Эйрамджан Анатолий

И, должен признаться, больше нигде я не видел так хорошо организованную очередь. Даже в мавзолей, несмотря на солидную охрану, очередь была плохо организована. Я могу это подтвердить лично. Мне очень хотелось попасть в мавзолей и увидеть двоих наших вождей, лежащих рядом. Но каждый раз, когда я видел длиннющую очередь, тянущуюся откуда-то из-за сквера, я точно знал, что стоять не буду. И вот раз, стоя возле ГУМа и наблюдая за тем, как охрана впустила на площадь очередную порцию очереди, и каким-то сканирующим устройством просчитав, что в это самое мгновение каждый из охранников не держит мой сектор в поле своего внимания, я пролез под металлическое ограждение, перебежал площадь и встал рядом с теми, кто вот-вот должны были зайти в мавзолей. Даже если мой маневр был замечен чекистами, вытащить меня оттуда было уже не просто – в следующее мгновение я был внутри мавзолея и увидел два всемирно известных трупа. При Мише попасть в нашу хлебную

лавку таким способом было невозможно. Но, тем не менее, в дальнейшем в очередях мне все равно приходилось выстаивать – за билетами на поезда, за продуктами, за одеждой, за подпиской на литературу, да много за чем... Так что я знаю, что такое очередь, чувствую ее нутром, понимаю и принимаю ее законы и не обижаюсь, когда задние стоят прижавшись к тебе, чтобы никто не влез между нами, и еще напирают, чтоб побыстрее двигаться. Когда спрашивают: «Кто последний?», я не вступаю в перепалку, типа «Не последний, а крайний!», а сразу отвечаю: «Я!» И когда я прочитал в репортажах корреспондента «Известий» в Америки Станислава Кондрашова о том, что очередь в Америке совсем не такая, как у нас, а расстояние там между каждым человеком не меньше метра, я был поражен. Это какой же длины должна была быть наша бакинская очередь 45-го года, если бы мы так стояли?! Или очередь за кроссовками в универмаге в Вешняках в 1979 году? Но Станислав Кондрашов объяснил, что американцы стоят так, потому что у них очень развито чувство собственного достоинства, что даже стоя в очереди, что само по себе унизительно, они остаются личностями. И, очевидно, стоя так, они совершенно не боятся, что кто-то влезет в эти дыры в очереди. Что делать, я просто позавидовал американцам и с тех пор старался в любой очереди вести себя как американец – стоять на метр от впереди стоящего и не подпускать заднего к себе ближе выставленного назад локтя. Заднего мне удавалось сдерживать, но вот впереди меня всегда кто-то умудрялся просачиваться, а потом и задние так напирали, что мой локоть уже не мог справиться с такой нагрузкой. Так мне удавалось вести себя только в очередях в сберкассе за квартплатой или в театральной кассе, когда не было на спектакль аншлага. Вот и вся Америка в наших условиях.

Но однажды я понял про очередь кое-что новое. И, как мне кажется, после этого закрыл для себя эту тему.

Было это в Пекине. Мы улетали оттуда с женой после кинофестиваля, стояли в общей очереди с какими-то иностранцами, не то норвежцами, ни то шведами. Короче, приличная культурная очередь, состоящая из людей-индивидуумов, никогда не унизивших свое достоинство в очередях за хлебом или за обувью. Они стояли с гордо поднятыми головами, никто ни на кого не напирал сзади, не толкался, не тыкал в ноги соседу свои сумки или чемоданы. Стояли спокойно и негромко переговаривались. Вот так спокойно стояли мы в компании культурных иностранцев в очереди к пограничному контролю в Пекинском аэропорту. И вдруг, одна за другой, будки пограничников стали закрываться, а сами они, как потом стало известно, ушли на обед. Остались всего две будки контроля, и к ним устремились все, кто должен был вылететь. И наша норвежско-шведско-исландская очередь тоже. Вначале все довольно спокойно переместились, очередь уплотнилась, рядов стало четыре-пять, вместо одного-двух, но движение очереди через пограничный контроль замедлилось существенно, и когда стало ясно, что при такой пропускной способности пограничников, чтобы пройти контроль, нужно минимум часа полтора, не меньше, тогда как посадка заканчивается через двадцать минут, люди вокруг меня пришли в движение. Значительно увеличилась в децибелах громкость разговоров, и люди стали сразу же толкаться и вести себя как стадо овец в тесном загоне – проявляли явное беспокойство, дергались то в одну, то в другую сторону без признаков осмысленной деятельности. Через полчаса осмысленность в действиях иностранцев появилась – они стали напирать на передних и пытаться вытеснить слабых со своего пути. Это мы знали, проходили в наших джинсовых очередях, но у нас был какой-то негласный этикет – если человек стоит, то его нельзя убрать, пройти по нему к цели. В очереди обязательно найдутся защитники, заступники, если вдруг произойдет такое. А тут вдруг я почувствовал, что очередь пытается выдавить меня с женой, как явно инородный элемент: две грузные тетки сдавили жену с одной стороны и выдавливали на меня, и я, естественно, чтобы облегчить ее состояние, должен был и сам вытесниться.

«Но не на тех напали!» – подумал я, с некоторым злорадством обнаружив, что у спокойных, сытых иностранцев в глазах появился животный ужас – самолет улетит, а они останутся в коммунистическом Китае! – и шепнул жене:

– Меняемся местами! Со мной у них это не получится!

С трудом нам удалось совершить задуманный маневр – мы поменялись местами, как костяшки в игре «15» – для этого мне пришлось временно вытеснить одного не очень хилого иностранца и хорошенько надавить

на этих двух дородных теток. Маневр мой привел ближайшее наше окружение в состояние почти что безумия – очередь стала толкаться во все стороны, а своими туфлями-копытами тетки стали ходить в буквальном смысле слова по нашим сумкам. Я как мог защищал сумки, пока в них что-то не треснуло.

Париж без визы

Я, моя жена Оксана и мой сын от первого брака Сережа совершали в 1991 году круиз вокруг Европы. Это был один из первых коммерческих круизов. Теперь все знают, что частные турфирмы могут обмануть или подвести своих клиентов, а тогда никому в голову не могло такое прийти. И потому мы были уверены, что, заплатив за круиз, мы получим все то, что обещано в рекламном проспекте.

Так вот, в круиз мы поехали, корабль вовремя вышел из Одессы, а валюту, которую нам обещали раздать на корабле, нам так и не раздали. Представитель фирмы объяснил, что банк, который должен был оформить конвертацию, не сделал это вовремя и что свои деньги в рублях мы получим по возвращении в Москву. Новость ошарашивающая, поскольку на пути нашего следования были Стамбул – город-базар, крупные европейские столицы, и пассажиры – люди, в большинстве своем вырвавшиеся впервые за границу и собирающиеся сделать нужные покупки, оказались без денег.

Многие впали в уныние, некоторые качали безрезультатно права с организаторами круиза, а я, имея уже опыт выезда за границу, сразу решил действовать. Дело в том, что нам выдали боны для покупки на корабле всего необходимого в дороге: зубной пасты, мыла, сувениров, спиртного в баре и т. д. Я предложил тут же жене и Сереже, пока не поздно, накупить на эти боны водки и сувениров, с тем чтобы потом конвертировать их в валюту в портах следования. Моя непьющая компания охотно согласилась со мной, и мы накупили на все наши боны спиртного и матрешек.

Должен сказать, что нам удалось осуществить этот план и мы, при наших небольших запросах, отсутствие обещанной фирмой валюты особенно не ощутили. Продажей водки и сувениров занимался, конечно, я. Дело в том, что после поездки в ГДР, где, как я писал, мне не удалось продать рыбные консервы, я через несколько лет поехал во Францию, потом в Швецию. Там я был не один, а в компании со своими коллегами, членами Союза кинематографистов, и мы дружно и не таясь предлагали в ресторанах, где мы обедали, официантам икру, водку, а если нас не устраивала цена, то продавали все в городе, в киосках, магазинах, кафе... Все это делалось нами легко, с шуточками и хорошим азартом. Помню, в Швеции один из секретарей Союза кинематографистов Армении зашел как-то к нам в номер и спросил:

– Ребята, вы продали свою водку, икру?

– Хочешь заложить нас? – шутливо спросил его московский сценарист.

– Хочу попросить продать мои водку и икру, – грустно сказал армянский кинематографист.

– А почему сам не продашь?

– Да ты что?! – обиделся секретарь союза. – Чтобы я, Жора, продавал что-то?! Вы меня плохо знаете...

– Ну тогда вези все назад, – сказали ему.

– Обидно, – сказал армянский кинематографист.

– Тогда продай!

– Не могу.

– Ладно, – сказал я. – Давайте мы у него купим.

– Но только по демпинговым ценам, – поддержал меня московский сценарист.

– Согласен, – сказал Жора.

– Сколько у тебя?

– Очень много, – грустно признался секретарь союза.

Оказалось, что он, положившись на свой секретарский ранг, провез чуть ли не 20 бутылок водки и столько же банок икры.

Всю дальнейшую поездку мы продавали его водку, икру, и солидные комиссионные, полученные нами, дали возможность московскому сценаристу даже напиться хорошенько, что за границей в те времена мало кому удавалось.

Так что, как видите, опыт определенный у меня уже имелся, и потому в круизе у нас не было проблем с деньгами.

Но вскоре выяснилась еще одна неприятность. Когда мы подошли к берегам Франции, нам сообщили, что московской группе пассажиров организаторы круиза не успели оформить визу во Францию. Выходило, что остальные туристы (с Украины, Казахстана, Грузии и т. д.) поедут из Гавра на автобусах в Париж, а москвичи будут любоваться видами Гавра с палубы корабля.

Узнав об этом, я тут же сказал жене и сыну:

– Лучше посидеть во французской тюрьме, нарушив их границу, чем остаться на корабле. Завтра вместе со всеми сойдем на берег и поедем в Париж! И пусть кто-нибудь попробует нас остановить!

И вот, когда на причал в Гавре подали туристические автобусы и на берег стали выходить туристы из Украины, Казахстана и других бывших наших республик, – вместе с ними сошли на французский берег и мы. Офицер-пограничник не сделал никакой попытки остановить нас – да и вообще это не входило, мне кажется, в задачу французских пограничников – искать нарушителей на круизном судне – все мило улыбались. Но все же, как точно выразился наш мэр Лужков в телевизионном интервью, «очко у нас играло», пока мы шли к автобусам.