С миру по нитке
Шрифт:
Кстати, потом, через несколько лет мне предоставилась возможность ближе познакомиться с тем критиком, который предварял мое выступление на радио «Эхо Москвы»: он оказался очень экзальтированным человеком, с почти детской непосредственностью и наивностью и к тому же с феноменальной памятью – знал все о всех деятелях кино и популярной музыки, все фильмы, снятые в СССР – год выпуска, студию, мог сходу назвать имена сценаристов, режиссеров, актеров, занятых в фильме, и все с энциклопедической точностью, включая и разные бытовые подробности, неизвестные широкому зрителю. В то же время, если спросить его конкретно о каком–либо фильме, например об «Афоне», о чем этот фильм – он с воодушевлением
– Я подготовил программу своей работы на два года и попросил у Намина аудиенции, чтобы изложить ему свое видение направления нашей работы. Он меня принял, внимательно слушал минут 15, а потом вдруг сказал мне: «Ты, гандон, чтоб больше я тебя здесь не видел!» Представляете, какой нахал?!
Думаю, что я, не зная его, мог сказать ему почти такие же слова, если б он посмел бы нести ахинею, подобную той, на «Эхе Москвы», или что-то в таком роде по поводу любого другого фильма. Но теперь я бы отнесся к его мнению о любом фильме снисходительно, понимая, что он обладает совсем другими достоинствами и надо ценить его именно за то, что он умеет, а не за его киноведческие эссе. Только недалекие редакторши различных отделов кино могут вопринимать подобные не совсем адекватные быссмысленные речи как интересное мнение. Ну, Бог с ними!
Вспомнил я всю эту историю в той связи, что после этой передачи, меня, ничего не подозревающего о том, что я снимаю то криминал, то эротику, провели в другую комнату и попросили рассказать, как я заработал свой первый рубль. Настроенный очень благожелательно, я спросил:
– Легальный или левый? Если легальный, то я заработал его, как только поступил на работу после института и тут мало интересного. А вот с левыми деньгами у меня были интересные истории.
И я рассказал одну из них – и потом друзья говорили мне, что слышали анонс по радио, что Эйрамджан расскажет о своем первом левом рубле, а вот был ли этот рассказ в эфире после склоки с редактором – я не уверен и потому расскажу пару историй о моих первых и последних левых рублях.
В Баку у меня был приятель, Алик, который был завмагом в магазине возле НИИ, где я тогда работал. Он оставлял мне и моим друзьям дефицитные шмотки, мы ходили в рабочее время с ним в парк им.
Дзержинского в биллиардную, встречались и в нерабочее время – он был молодым прогрессивным завмагом и с ним было интересно.
Отец его, как поговаривали, был миллионером и держал какие-то цеха, выпускающие нейлоновые женские комбинации, мужские сорочки и т.д. Как-то Алик узнал, что в моем доме живет моряк, который ходит в Иран и привозит на продажу нейлон.
– Скажи ему, пусть продает нейлон нам, – сказал мне Алик. – Мы платим по 10 рублей за метр и за каждый метр – рубль тебе за комиссию. (Вот он, самый первый рубль!) Я поговорил с соседом, и после очередного его возвращения из Ирана Алик приобрел у него 50 метров нейлона, а я 50 рублей – больше половины моей зарплаты в НИИ за месяц. Потом мой сосед долго не ходил в Иран, я переживал, кажется, больше него, что он ходит в Астрахань, в Красноводск, и Махач-Калу, а не по нейлоновому пути. Интересовался этим и Алик.
И вот однажды забегает к нам в лабораторию Мила Кудинова из конструкторского бюро и показывает подружкам кусок нейлона:
– Смотрите, купила в магазине на Монтина, 5 рублей метр, взяла на кофточку!
На наших девушек это известие не произвело такого впечатления, как на меня.
– Много там еще этого нейлона? – спросил я Милу.
– Полно!
Все! Я понял, что надо действовать. Тут же побежал в кассу взаимопомощи, куда я раньше никогда не обращался и взял крупную сумму, пообещав скоро вернуть.
(Кстати, на бланке, заполняемом в кассе взаимопомощи, был вопрос: «На что берутся деньги?» Я не задумываясь написал:
«На удовлетворение своих порочных наклонностей». Так эта бумажка, которую никто не читал, осталась в архивах ВНИИТБ).
Понесся в поселок им. Петра Монтина (одного из 26-ти бакинских коммисаров) в тот самый магазин и скупил все имеющиеся там рулоны с нейлоном. Перед тем, как платить в кассу, позвонил Алику и сказал, что моряк привез из Ирана очень много нейлона. Алик сказал: «Забирай и привози мне. Твой рубль с каждого метра, так что, я думаю, привезешь, сколько сможешь!» Когда Алик увидел, сколько я привез на такси рулонов к нему в магазин, я понял, что такого количества он явно не ожидал.
– Поехали к отцу, я столько бабок из кассы не могу взять.
Мы приехали к его отцу, старому горскому еврею, доке в коммерческих делах. Он надел очки и стал внимательно изучать каждый рулон. Такого поворота я не ожидал, раньше я имел дело только с Аликом. «Наверняка усечет сейчас, что нейлон не из Ирана», – нервничал я.
– Больше нет такого? – наконец, спросил меня отец Алика.
– Привез все, что было, – честно сказал я.
– Хороший нейлон, лучше иранского, – сказал отец Алика и ушел в закрома за деньгами.
– Столько метров, сейчас ты получишь клевые бабки, – сказал Алик. – Может отстегнешь и мне за комиссию?
– Сколько процентов? – спросил я.
– Четвертак, – скромно сказал Алик.
– Ладно, твои, – согласился я, чувствуя себя Крезом.
Действительно. Я заработал кучу денег – по пять рублей с метра и еще по 75 копеек с каждого метра с вычетом Аликиных комиссионных. Таких денег я сроду не видел. Вернул в кассу взаимопомощи долг и после этого впервые я ощутил, что такое деньги – полмесяца я позволял себе то, о чем раньше не мог даже подумать.
Получал ведь я в своем НИИ 88 рублей в месяц.
Должен сказать, что в те времена многие мои друзья и знакомые, чтобы сносно жить, занимались обыкновенной спекуляцией. В командировке в Москве стояли в очередях, бегали по комиссионкам, закупали дефицитные шмотки и перепродавали их в Баку. Но не каждый, мне кажется, был способен на это. Например, мой школьный друг, Марик Баксанский, про которого его мать всегда говорила: «Марик, все евреи как евреи, а ты – дурак!», как–то тоже решил заняться «бизнесом», купил случайно по-дешевке 50 иранских многоцветных авторучек (модных тогда), положил их во внутренние карманы пиджака и пошел предлагать оптом своему знакомому спекулянту. На улице имени Басина (тоже одного из 26-ти бакинских коммисаров) у него развязался шнурок на ботинке, он нагнулся, чтобы завязать его, и все авторучки выскользнули из карманов и рассыпались вокруг него. А улица эта была очень многолюдной, торговой и, когда он с помощью прохожих собрал авторучки, их оказалось меньше половины. Я привожу это как пример того, что не каждый мог успешно заниматься такими делами. К тому же, я, например, не мог представить, что принесу, как коробейник, кому-нибудь в дом чемодан вещей, буду назначать сумасшедшие цены и все будут знать, что я спекулянт. А в истории с нейлоном моральная сторона операции мне кажется была соблюдена – это был бизнес. С риском, с расчетом, с некоторой долей авантюризма. Оставался, правда, щекотливый вопрос: вправе ли я был так поступить с отцом своего приятеля, товарища. На это я себе четко ответил: вправе! И вот почему.