С неба - в бой
Шрифт:
Несколько оправившись от боли, летчик сказал:
— Оставь меня, капитан, уходи, пока не поздно.
— А вы, товарищ майор?..
Он промолчал.
Я решил выбраться на улицу и найти людей, которые смогли бы вынести авиатора. Майор отверг этот план:
— Утром, может быть, и разыскал бы кого-нибудь, а теперь никого там нет. Возьми вот лучше мои документы, сдай в штаб ВВС. Пистолет оставь... и уходи. Уходи, а то ни за что пропадешь.
Светящиеся стрелки показывали десять часов вечера.
Я встал. От острой боли меня
Я исполнил его желание и уже собирался направиться к двери, как майор снова обратился ко мне:
— Капитан, дай попить!
Я подал ему стакан воды. Жадно осушив его, раненый достал папиросу:
— Покури со мной, браток.
Мне показалось, что он не хочет, чтобы я уходил. Но майор, сделав несколько затяжек, решительно протянул руку:
— Ну, парашютист, больше тебе здесь делать нечего. Спеши!
Заверив товарища, что обязательно кого-нибудь за ним пришлю, я с тяжелым сердцем прикрыл за собой дверь пятнадцатой палаты. До сих пор помню, как он негромко сказал:
— Это все добрые намерения... Иди, а я уж тут сам решу, что и как.
Навалившись на перила, спустился на первый этаж. Здесь увидел стриженного под бокс рыжеватого паренька с загипсованной ногой.
— Кто ты, приятель? — спросил я.
— Летчик-истребитель младший лейтенант Иван Дукин.
Он сообщил, что его самолет был подбит в воздушном бою, при посадке скапотировал.
— И вот итог, — Дукин показал на сломанную ногу.
Приглядевшись ко мне, он радостно заявил:
— А я вас знаю, товарищ капитан. Вы начальник парашютно-десантной службы. У нас в Орше подготовку проверяли...
В оршанском авиагородке я действительно бывал не раз. Оказывается, запомнили...
— Что будем делать? — спросил Дукин.
Я рассказал ему о раненом майоре. Младший лейтенант без колебаний заявил:
— Пока не устроим куда-нибудь, не уйдем...
Кое-как доковыляли до ворот госпиталя, остановились: куда идти дальше — в сторону оперного театра или же к главной улице?
Кругом полыхало пламя, многие здания были разрушены. Я неплохо знал город, но теперь ориентировался в нем с большим трудом.
Мы побрели туда, где, по моему расчету, должен был находиться штаб ВВС. Не столько шли, сколько останавливались, чтобы прислушаться, не идет ли кто из тех, кому можно поручить сходить за майором. Не сделали мы и сотни шагов, как нас догнали два бойца пожарной охраны. Они были в брезентовых робах и металлических касках.
Я остановил их и сказал, что в палате № 15 лежит раненый летчик и что его надо вынести на носилках сюда, на дорогу. Пожарные побежали в госпиталь. Не прошло и десяти минут, как они вернулись. Один из них держал в руках пистолет ТТ и знакомый мне летный планшет.
— Застрелился ваш товарищ.
Мы с Дукиным некоторое время постояли молча, потом, расстроенные, заковыляли дальше. В конце концов добрались до шоссе. На обочине дороги решили немного передохнуть. Вдруг невдалеке послышалась пулеметная стрельба. Еще миг — и мы увидели спускающиеся с пригорка грузовые автомобили. На кабине головного грузовика был установлен пулемет.
— Кто это — свои или немцы? — спросил лейтенант.
Я пожал плечами. Нам оставалось одно: отползти в придорожный кустарник и ждать.
Я зарядил пистолет, твердо решив в случае чего отстреливаться до последнего патрона.
Когда до нас оставалось менее ста метров, головная машина резко затормозила и остановилась: повидимому, нас заметили. Из кузова выскочили четверо. Они побежали в нашу сторону, крича:
— Вставай, а то стрелять будем!
Слыша русскую речь, я почему-то сразу уверился, что это наши, и, опираясь на колено здоровой ноги, стал приподниматься. Не успел я выпрямиться, как два винтовочных ствола уперлись мне в грудь. Бойцы требовали, чтобы я бросил пистолет, а я не хотел этого делать.
Подбежал командир. На мое счастье, он оказался лейтенантом Сомовым из охраны штаба ВВС.
— Что с вами? Как вы здесь очутились? — удивился он.
Я рассказал. Потом спросил лейтенанта об обстановке на фронте, о том, что происходит в Минске. Ему тоже мало что было известно.
Бойцы помогли младшему лейтенанту Дукину и мне влезть в кузов. Они предлагали нам сесть в кабину, но мы отказались.
Взвод лейтенанта Сомова имел задание забрать средства связи, которые, возможно, остались в штабе ВВС.
— Сейчас, — сказал мне лейтенант, — наши машины направляются как раз туда.
Через несколько минут мы подъехали к высокому серому зданию, расположенному в глубине двора. Ребята поспешили на узел связи. Но ничего пригодного к эксплуатации там не обнаружили. Штабники, уходившие последними, все вывели из строя.
Делать нечего, приходилось возвращаться ни с чем. На обратный путь надо было дозаправиться. Я полагал, что проще всего раздобыть горючее на нашем аэродроме. Но проехать туда можно было только через центр, охваченный огнем. После некоторого колебания все-таки рискнули.
С трудом пробивались сквозь сплошные завесы черного дыма, то и дело объезжали воронки, груды обломков, разбитые автомобили и повозки, трупы людей...
Пересекли чуть ли не весь город и не встретили ни одного человека. Это безлюдье, опустошенность, разорение действовали угнетающе.
Наконец добрались до аэродрома. В комендантском здании, в комнате метеослужбы, увидели двух неизвестных, склонившихся над радиопередатчиком. Одному из них удалось скрыться через запасный выход. Другого задержали. Он признался, что два дня назад был сброшен на парашюте. Фашистский лазутчик был настолько наглым и самоуверенным, что предложил: