С небес на землю
Шрифт:
— Володь, что случилось? — перебила его мать.
— А что такое? — удивился Береговой, как ему показалось, очень натурально. — В каком смысле случилось?
— У тебя все в порядке?
Он по одному выуживал из пакета диски в целлофановых пакетиках и складывал друг на друга. Сначала долго копается в пакете, потом выудит, положит и посмотрит!..
— У меня все чудесно, — уверил он, вытащив последний. — Я устал чего-то.
— Вот и не ездил бы!
— А котлеты?..
— Сам бы и ел!
«Сам» он ничего не ел — одному ему было неинтересно.
Вся жизнь Владимира Берегового с тех пор, как заболела мать, стала похожа на картон.
И еще Митрофанова выгнала его с работы.
…Меня выгнали с работы, представляешь, мама?! Меня никогда раньше не выгоняли, да еще публично, да еще так унизительно! Я был к этому не готов. Нет, в трудностях закаляется характер, это всякий понимает, но вдруг характер так и не закалится, а деньги кончатся совсем?! Что мы с тобой станем делать, мама?! Как я буду тебя спасать?! И мне страшно. Я совсем большой мальчик, но если бы ты знала, мама, как мне страшно!.. Я совсем один.
— Тебе бы в отпуск, — сказала мать, рассматривая его. — Может, хоть денька на три съездил бы, Володя? Вон хоть в Завидово! Ты же любишь речку…
— Какая речка! — воскликнул Береговой, опять очень «натурально». — Ноябрь месяц на дворе! Скоро снег пойдет. Вот ты поправишься, вместе тогда съездим.
— Ну да, — тут же согласилась мать. — Конечно.
Они помолчали, думая об одном и том же — как им страшно и не верится в то, что может вернуться прежняя прекрасная беззаботная жизнь с выходными в Завидове, детективом по вечерам, чаем с чем-нибудь «вкусным» из любимой кружки и поездками по магазинам — Береговой ненавидел эти поездки!
Странная штука. Раньше ему казалось, что живет он трудно, гораздо труднее, чем все остальные люди, и только недавно он понял, как легко и весело ему жилось на самом деле!..
— Мам, я не завтра приеду, а послезавтра…
— И послезавтра не вздумай! Мне ничего не нужно! За бульон спасибо и за Вайля тоже, в смысле котлет, но здесь прекрасно кормят, как в ресторане!
— Ясный хобот.
— Володя!
— Ну, это просто такое выражение, мам.
— Привези мне детективов, — попросила она. — Вот Покровская мне нравится! Ее твое издательство издает, да?
Береговой чуть не завыл.
— Умных книг не вози, там одна тоска! А Покровскую можно. У нее про любовь хорошо получается. И про убийства! — Она засмеялась. — Я прошлую ночь заснуть не могла, все читала. И ведь никак не оторвешься!
Береговой погладил ее по голове, как нежный родитель, и она пошла его провожать. Вниз он ее не пустил, только до лифта, и потом все вспоминал, как она засмеялась и попросила детективов!
Он вышел на улицу, вдохнул сырой, морозный воздух и поднял воротник куртки. Было ветрено, сыпала крупа, и туча, свинцовая, тяжелая, нависала над больницей и дальним лесом. За воротник все равно попадало, на шее таяли ледяные крупинки, и он бежал все быстрее.
Зачем
Береговой почти добежал до машины, нащупал в кармане ключи, и тут его окликнули:
— Молодой человек!
Он оглянулся, прищурился, ничего не понял. Смахнул с ресниц снежинки и моргнул.
К нему неторопливо приближалась Марина Покровская — та самая, что «хорошо» писала про любовь и «страшно» про убийства. Никак не оторвешься!..
— Вы Владимир, да?..
— Да, — пробормотал он с некоторым сомнением, рассматривая ее.
В издательстве они встречались очень редко. Покровская посещала исключительно «бабкин терем», пятый этаж, где царила Анна Иосифовна, а он все больше торчал у себя в кабинетике. Несколько раз водитель привозил к нему в отдел ее ноутбук с коротенькими записочками, вроде «через три минуты после запуска уходит в черное поле» или «виснет сразу после сохранения». Береговой вправлял ноуту мозги и возвращал водителю — с «самой» не разговаривал ни разу.
В последний раз он видел ее в «Чили» — в тот самый гадкий день его жизни!.. Вспомнив, как именно все было, Береговой тяжело покраснел, до лба, до корней волос, и шее, на которую сыпался снег, моментально стало жарко.
— Я не хочу!
— Чего не хотите? — удивилась Покровская.
…Ничего не хочу! Вспоминать не хочу. Заново переживать унижение. Выглядеть идиотом или буйнопомешанным. Разговаривать с вами не хочу тоже. Почему я сказал это вслух?..
— Владимир, — начала писательница Покровская проникновенно и так же проникновенно взяла его под руку. Он уставился на ее перчатку на рукаве его собственной куртки. — Уделите мне несколько минут. Мне бы хотелось…
Вдруг со стороны автобусной остановки, на которой толпился народ, жался от снега под узкую крышу, набежала какая-то тетка в длинном пальто. Шапка съезжала ей на глаза, и она то и дело нетерпеливо задирала ее.
— Ой, здрасте, вы Марина Покровская? Я вас сразу узнала! А вы как здесь? Или у вас тут лежит кто?.. Можно мне автограф? Ой, мы все, все вас читаем! На работе девочки только и ждут, когда новая книжка появится!.. Только вы больно долго пишете! Если я расскажу, что вас видела, никто не поверит!
Пока разбирались с бумажками и ручками — «ой, а у вас есть чем написать, а то у меня нечем!» — Береговой пришел в себя.
Писательница Покровская сияла улыбкой, кивала, обещала, что вскоре выйдет новый интересный роман, передавала приветы всем, всем «девочкам на работе, которые ее читают», и немедленно согласилась «сфотографироваться вместе на телефон».
Народ на остановке смотрел во все глаза.
Потом она сунула Береговому теткин телефон — «сфотографируйте нас, пожалуйста!» — вместе с теткой посмотрела, хорошо ли вышло, еще раз передала всем приветы, взяла у него телефон, вернула счастливой владелице и как-то моментально забралась в его машину.