С ними по-хорошему нельзя

Кено Раймон

– Зачем же ты оттуда уехал?
– спросил Кэффри.

– Чтобы сражаться с англичанами. Но когда Ирландия будет свободной, я вернусь на Инниски.

– Так ты возвращайся прямо сейчас, - сказал Кэффри, - к своим морским отбросам: вдруг тебе повезет?

– Было б здорово. У нас в деревне для этого есть специальный камень.

– Камень?

– Да. Он укутан во фланелевую ткань, как младенец в пеленки. Бывает, что хорошая погода стоит очень долго, жрать нечего, хоть подыхай с голоду, тогда раскрывают камень, проносят его вокруг острова и обязательно вдоль прибрежных скал, и это срабатывает каждый раз: небо чернеет, корабли сбиваются с

курса, и на следующий день можно собирать обломки, а среди них все остальное: консервы, астролябии, головки сыра, счетные линейки...

– Нарочно не придумаешь,- прокомментировал Кэффри, - уж на что мы отсталые на нашем острове, но с твоим даже не сравнить. К счастью, все это скоро изменится.

– Что значит отсталые?

– Нет ни одной страны в мире, где бы по-прежнему поклонялись булыжникам. Разве что какие-нибудь дикари, язычники в Австралии или в Мексике.

– Ты, может быть, хочешь сказать, что я дикарь?

– Конечно же нет, - сказал Кэффри.
– Смотри, какая-то лялька.

Какая-то молодая женщина решительно шла по мосту ОТКоннела.

– А она ничего, - заметил Гэллегер, обладающий, как и все уроженцы Инниски, отменным зрением.

– Смелая девчонка, - заметил Кэффри, который умел ценить это качество в других, не находя ничего похожего для сравнения в себе самом.

Женщина дошла до угла набережной Эден.

– Хорошенькая, - сказал Гэллегер.
– Вроде бы я ее знаю.

– К нам небось, - сказал Кэффри.
– Была бы она чуть-чуть покрупнее.

Она перешла улицу и остановилась перед дверью почты. Покраснела.

– Что же вы, мадемуазель, - обратился к ней Гэллегер, - разгуливаете в такой день? В Дублине сегодня, знаете ли, заваруха.

– Знаю, - ответила девушка, опустив глаза.
– Я уже на себе это почувствовала.

– У вас были неприятности?

– А вы меня не помните?

– Мне кажется, что я вас знаю, но я никому не причинял зла.

– Вы уже забыли? Вы мне... Вы меня... Вы меня пнули ногой.

– Вот видишь, - сказал Кэффри, - ты был некорректен.

– Вы были здесь с остальными почтовыми барышнями?

Смущенный Гэллегер разглядывал дуло своего ружья.

– Я вернулась за своей сумочкой, которую забыла из-за вас, мужлан вы этакий.

– Мог бы и сам за ней сходить, - сказал Кэффри.

– Дудки!
– ответил Гэллегер.

– Ты невежлив, - сказал Кэффри.

– Как будто дел других нету, - проворчал Гэллегер.

– Британцы ведь еще далеко, - сказал Кэффри.

– Так вы не видели мою сумочку?
– спросила дамочка.
– Она такая зеленая с золотой цепочкой, а в ней один стерлинг, два шиллинга и шесть пенсов.

– Не видел, - ответил Гэллегер.

Ему так хотелось ее пнуть или шлепнуть - это уж как придется - по заднице, но Кэффри, похоже, склонялся к этой пресловутой корректности, настоятельно рекомендованной Маккормиком, корректности, которая, чего доброго, превратится в настоящую галантность.

– Схожу посмотрю, - сказал он.

– Да брось ты, - сказал Гэллегер.

На пороге появился Кэллехер.

– Что-нибудь не так?
– озабоченно спросил он.

– Она потеряла свою сумку, - сказал Гэллегер.

– А она ничего, - оценил Кэллехер.

– Ой, ну что вы!
– промолвила покрасневшая барышня.

– Раз вы оба остаетесь здесь, - решил Кэффри, - я схожу поищу ее сумку.

– Ой, ну до чего же вы любезны!
– произнесла барышня, зардевшись не на шутку.

– Как будто дел других нету, -

проворчал Гэллегер.

XIV

Теперь, когда я уже все сделала, не могу же я оставаться на этом стульчаке. У усталости есть свои пределы. Надо набраться мужества. Мужества. Я должна быть мужественной. Как истинная англичанка. Как подданная британской империи. О Господи, о мой король, дайте мне силы. Я встаю. Я спускаю воду. Нет. Не спускаю. Они услышат шум. Это привлечет их внимание. Сила - это еще не значит неосторожность. Между ними большая разница. По крайней мере, так говорит Стюарт Милль. Разумеется. Вероятно. Но не сливать воду после того, как... гм... это негигиенично. Да. Нет. Действительно. Это негигиенично. Это непорядочно. Это не по-британски. Я чувствую, что они рядом. Кажется, я слышу, как они разговаривают. Скоты. Инсургенты. Если бы они услышали шум сливаемой воды, они вряд ли смогли бы понять, что это значит. Они наверняка не знают, что это такое. Все они, наверное, приехали из деревни, а там не существует никакой гигиены. Может быть, кто-нибудь из них приехал чуть ли не из Коннемары или даже с островов Аран или Блэскет, на которых по-английски не говорят, а коснеют в этой невежественной кельтской тарабарщине, не ведая публичных туалетов нашей современной и имперской цивилизации, а вдруг кто-нибудь из них приплыл с самого острова Инниски, где, как мне рассказывали, поклоняются укутанному в шерсть булыжнику, вместо того чтобы преклоняться перед Святым Георгом или Господом Богом, покровительствующим нашей славной армии. Кроме "Гиннеса" и своих женщин, они больше ничего не знают; а все женщины в гипюре, в гипюре с ирландскими стежками. А это уже выходит из моды. И почему я не поехала во Францию, например в Париж? Здесь не умеют одеваться. А я все-таки кое-что понимаю в новинках моды. Но здесь у них одни ирландские кружева на уме.

XV

– Что здесь делает эта дурочка?
– раздался голос Ларри ОТРурки.

Три товарища вздрогнули, а Post OfficeТная красотка густо покраснела.

– Что она здесь делает?
– повторил Ларри ОТРурки.
– Вы что, сюда пришли в бирюльки играть? Впрочем, - добавил он, оглядев девушку, - нашли кого бирюлить.

– Ах!
– ахнула девушка, которая все поняла, так как в дублинских почтовых отделениях встречается персонал разнополый и иногда барышням приходится знакомиться с современными понятиями о половой жизни.

– Кто вы такая?
– спросил Ларри ОТРурки.

– Она пришла за своей сумкой, - сказал Гэллегер.

– Я как раз собирался за ней сходить, - сказал Кэффри.

– У вас есть дела поважнее, тем более что сейчас начнется. Нам позвонили из Комитета: британцы понемногу оживают.

– Ничего они не сделают, - сказал Кэффри.

– Мадемуазель, во всяком случае вам было бы лучше остаться дома, посоветовал Ларри ОТРурки.

– Наконец-то вы заговорили вежливо. Лучше поздно, чем никогда.

– Кэффри, сходи за ее сумкой, и пусть проваливает.

– А я могла бы сама за ней сходить?

– Нет. Здесь женщинам делать нечего.

– Я пошел, - сказал Кэффри.

Почтовая барышня застыла в ожидании, разглядывая этих людей и удивляясь их необычному виду, их странным действиям и их болезненному увлечению огнестрельным оружием. Казалась она скорее брюнеткой, по виду довольно фривольной, роста невысокого, телосложения пышного и архитектонического, хотя и скрытого под скромной одеждой. Ее лицо украшали вздернутые к небу ноздри, а в общем и целом было в ней что-то вроде бы испанское.