С открытым забралом

Колесников Михаил Сергеевич

Один из мужичков, сосед, хитрющий дедок Пахом, не раз говорил ему вроде бы в шутку:

— Вот объясни, паря: почему ваш брат Сибири боится? То не про тебя — ты свой, сибиряк, Сибирь — твой дом родной. Сразу видно: не испугался нашей глухомани, не опустил белы ручки. Да и то: кто в каторжных местах сызмальства, тому сам черт не страшен. В протоке лед плавает, а ты — в воду нагишом. У меня аж глаз сводит, когда гляжу, как ты среди этих крыг плещешься. Вот и выходит, что Сибирью тебя не застращать. И сила в тебе большая: смотрел, как дрова колешь — от единого удара самое толстое полено раскалывается. Другие носы повесили, скукожились, а тебе хоть

бы что! А мысля у меня такая: за каким дьяволом ты тут торчишь, молодость губишь?! Ежели идти вдоль бережка Оби да иногда заворачивать в селения, где тебя мои друзья накормят да напоят, то, глядишь, через недельку и в Томск притопаешь. А на кой ляд он тебе, тот самый Томск, где тебя каждая собака знает? Аль других городов нет? Велика Расея-матушка.

Валериан лишь ухмылялся в ответ:

— А на кого я, дедусь, своих «декабристов» оставлю?

— Жили без тебя как-то и еще поживут, раз им нравится тут торчать.

«Декабристами» здесь называли тех, кого выслали за участие в Декабрьском восстании в Москве. Было их человек полтораста, а то и более. Декабристы... Как узнал Валериан, именно в Нарым был сослан кое-кто из тех самых декабристов, выступивших в 1825 году на Сенатской площади... Те самые декабристы... И его, Куйбышева, крестьяне называют здесь «декабристом», хотя он и не причастен к декабрьскому выступлению. Он не знал, что его мать, Юлия Николаевна, томясь страхами за сына, записала в дневнике: «Воля избрал себе жизнь мученика. Его судьба напоминает мне судьбу декабристов. Так страшно сознавать, что он погибнет, не добившись того, к чему стремится»...

Но мать смутно представляла, к чему стремится ее Воля.

Подполковнику отдельного корпуса жандармов Лукину, который вел так называемое формальное дознание «по обвинению Валериана Куйбышева в преступлении, предусмотренном 1 ч. 102 ст. Угол. Улож.», казалось, что он очень ясно понимает смысл занятий этого Куйбышева: большевистский агитатор — вот он кто! Куда бы ни забросила его судьба, он всюду выискивает недовольных, подбивает их к бунту. Самый горючий материал — рабочие, мастеровые. Среди них он слывет за своего: Касаткин, Кукушкин и еще, как там они его называют?! Подпольные типографии, речи, возбуждающие к ниспровержению существующего строя, к неповиновению закону, дерзостное неуважение верховной власти, участие в социал-демократическом преступном сообществе, пропаганда вредных идей в войсках — во всех названных преступных деяниях Куйбышев замешан. Лукин располагал, казалось бы, неопровержимыми уликами. Но всякий раз Куйбышеву удается ловко от всего откреститься, и голыми руками его не возьмешь.

Все это бесило подполковника Лукина и томского губернатора Грана, которых этот юнец не раз одурачивал, вводя суд в заблуждение своими искусными речами.

Лукин считал себя неудачником. Виной всему, конечно, был его малый рост. В жандармах ценится представительность. А Лукин — щупленький, низкорослый. Для солидности отрастил большие рогообразные усы, надел пенсне, но все это не придает ему солидности, скорее делает похожим на какое-то насекомое. Усы можно было бы сбрить, но к ним уже привыкли. Даже высокое начальство помнит его главным образом по усам.

В общем-то, он был человеком неглупым и проницательным. Но ему просто не везло. Почти до пятидесяти лет оставался подполковником, и повышения в звании не предвиделось. Вот если бы затеять дело, которое привлечет внимание в верхах! Чтоб сам государь и его министры ахнули!..

Совсем недавно Лукину казалось, будто

подвернулось именно то, что нужно: семья скрытого мятежника подполковника Куйбышева! Вся семья замешана...

Младшего Куйбышева, Валериана, конечно же, можно подвести под петлю... Но подполковник Куйбышев скоропостижно скончался, а его отпрыск Валериан оказался крепким орешком.

И все-таки подполковник Лукин поклялся вздернуть на виселице этого молодчика. И теперь, без всяких на то законных оснований, так сказать в административном порядке, выслав Куйбышева-младшего в гиблый Нарым, Лукин стал ждать, как будут развиваться события дальше. Конечно же, Куйбышев не станет сидеть сложа руки: он или затеет массовый побег, или же займется преступной деятельностью среди ссыльных — и тогда ему от каторжной тюрьмы не уйти. И это будет первая ступенька по дороге к виселице... Дворянин, отрекшийся от своего клана, изменивший ему. Тут можно все обставить красиво, чтоб впечатляло и вызывало возмущение высокопоставленных особ.

Лукин ждал побега. То и дело запрашивал нарымскую полицию, на месте ли Куйбышев. Он был на месте, купался до холодов в протоке, по всей видимости закаляя организм перед зимним побегом. Усилить наблюдение, сообщать о каждом его шаге, никаких мер не принимать... Убежит, обязательно убежит, не вынесет тоски, этого бича ссылки. Недавно из туруханской ссылки пришло известие: политический ссыльный от тоски и одиночества облил керосином стены своей избы, поджег ее, а сам застрелился из ружья и сгорел. Нужно было бы упрятать Куйбышева в туруханские места. Впрочем, это никогда не поздно. И кандалы на него надеть никогда не поздно. Как это они поют?

Динь-бом, динь-бом — Слышен звон кандальный. Диньбом, динь-бом — Путь сибирский дальний...

Ничего, голубчик! Мы дадим тебе возможность бежать. И устроим на тебя облаву. Или пристрелим, или закуем в кандалы. Динь-бом, динь-бом...

Совсем недавно Валериан говорил ссыльным товарищам Косареву, Иванову, Васильеву, Жилину, Сычеву и другим:

— Все! Болота застыли. С палкой промерял. Нужно готовиться к побегу. Теплую одежду раздобуду. Запасайтесь сухарями.

Он был моложе всех, кроме Косарева, но к его голосу прислушивались. Он здешний, знает места, в Томске — связи, сможет укрыть, снабдить документами и всем необходимым.

Да, бежать надо, бежать...

Но вчера он неожиданно заявил Владимиру Косареву:

— Побег откладывается на неопределенное время.

Косарев изумился:

— Ты что, в себе? Ружья достали, продуктов воз заготовили. А без тебя мы куда? Вон Свердлов бежал, так его сцапали — и в Максимкин Яр. А оттуда ходу нет. Считай, похоронен заживо.

— Вызволять надо. Ну да ладно, об этом потом. А завтра приходите все ко мне. И чтоб Чугурин с Присягиным обязательно были. Большой разговор есть. Важный.

Теперь он сидел на лавке у окна и ждал.

Удастся ли убедить их?.. Конечно, Чугурин и Присягин — люди очень авторитетные среди ссыльных. Скажут слово — и остальные безоговорочно пойдут за ними. Они видели Владимира Ильича. И не только видели: Ленин изо дня в день учил их партийной работе, читал им лекции по марксизму там, в Париже, в Лонжюмо. Четыре месяца общения с Ильичем...