С оттенком помешательства
Шрифт:
— Да, конечно, записывай!
Чего? Вконец уже спятила?
И она продиктовала ему номер.
Позволив себе лишнего у меня на глазах, Лина тем самым вырыла себе яму. Это было последней каплей моего терпения. Я не выдержал. Не смог, сколько ни убеждал себя, что не имею никакого права на нее.
Выбежал как угорелый на улицу, застав Лину стоявшей у распахнутой двери машины. В коротких джинсовых шортах. В маечке, что едва скрывала пупок. С растрепанными волнистыми волосами, которыми непременно захотелось обмотать свой сбитый кулак.
Она уставилась на меня испуганными и до неприличия большими глазами графитового цвета. Опустила потрясенный взгляд на раскуроченную ладонь и округлила глаза еще больше, поскольку белый лоскут был уже нихрена не белым.
Лина заторможенно переглянулась с мудилой, сидевшим за рулем тачки, и сглотнула. Да так громко, что я расслышал как слюна скатилась по стенкам ее горла. Тонкого, хрупкого горла, на котором нестерпимо хотелось сомкнуть свои пальцы. Надавить на сонную артерию. Прощупать бешенную пульсацию. А перед обмороком услышать свое имя, сказанное хрипящим голосом.
— Ну, еще увидимся. Мне пора, — помахала она ему веселенько и захлопнула дверь.
Оттолкнувшись от асфальта, я кинулся вперед, дабы посмотреть на водилу, но не успел. Тачка резво сорвалась с места, а Лина испуганно отшатнулась от меня в сторону, как от языков дикого пламени.
Шумно дыша и провожая машину взглядом, я отчаянно поскрежетал зубами, а потом резко развернулся в ту сторону, где не издавали ни звука. Лина словно забыла как дышать. Побледнела вся при виде моего безумия.
— Север, чт...
— Кто это был? — прервал ее, на удивление, ровным и весьма спокойным тоном.
— А что? — вздернув подбородок, дерзила она не к месту.
Храбрилась, не догадываясь, что делает только хуже. Мне. А только потом уже себе.
Двинулся на Зорину, заставив ее попятиться назад и врезаться задницей в ворота. Еще полшага — и я сам врежусь в нее. Задавлю. Расплющу, не опомнившись.
— Я должен знать, с кем ты шляешься.
— Шляюсь? — пронзила меня возмущенным взглядом из-под белобрысых ресниц. Лицо ее вспыхнуло, окрашиваясь в мой любимый цвет. — А тебе какое дело до того, с кем я шляюсь?
Резонный вопрос. Впрочем, ответить на него мне было нечего...
— Ты была у него?
— Да! И что с того?
— И чем же ты там занималась? — процедил, чувствуя ее рваное дыхание, врезающееся мне в грудь. Близость, раздирающую нутро на ошметки.
Она боялась. Как обычно боялась меня, но никогда эта девчонка не опускала голову вниз. Всегда смотрела страху четко в глаза. До победного. До остервенения. Сводя тем самым с ума. Доводя до беспамятства. Порождая к себе ненависть. И безразличие ко всем другим телкам.
— Трудилась до седьмого пота! А тебе-то что с того?
Нервы опалил полыхающий внутри гнев. Сжег дотла. Обуглил последние крохи здравомыслия и выдержки.
Кулаки мои непроизвольно сжались в карманах. До хруста. До боли.
Задышал как свирепый бык, готовящийся задавить свою жертву, смести все на
— Так трудилась, что не смогла привести себя в порядок? Хоть бы причесалась, что ли! А то мать сразу раскусит, что ее дочь трахалась до седьмого пота! Я же просек, и она просечет! — надрывно прогорланил на весь двор, что у самого в глазах потемнело.
А Лина только вздрогнула и руки сложила под грудью. Под охеренно сочной, мать ее, грудью.
Взгляд рефлекторно упал на ложбинку, очертил твердую "двойку", воссоздавая в памяти ярчайший образ моей "неприкасаемой девочки". Вплоть до мельчайших подробностей: до едва заметной родники вблизи розового соска, до редкого светлого волоска на хрупком теле.
Момент — и в паху задымилось. В штанах стало дико тесно. В собственном теле мне стало невыносимо тесно, что хоть волком завывай.
Черт! Нездоровая херня.
— Довлатов, у тебя как вообще с головой? — покрутила стерва у виска, возвращая меня в реальность. — Все в порядке?
— Нет. Не в порядке! — нервным движением сплел пальцы на задней стороне шеи и отошел от источника своей одержимости на пару шагов. Только бы не покалечить ее со злости. Из чувства несправедливости. Голода. — Давно уже не в порядке!
— Заметно! — прорычала, сморщив носик. Откусил бы его, чтобы впредь не морщила.
Досчитав до пяти и протяжно выдохнув, я привел нервы в порядок. В относительный порядок.
— Зачем номер ему свой дала?
— Затем, что он попросил! — вылетело легкомысленно из ее рта.
Дура! А если он в трусы к тебе залезть попросит, ты тоже согласишься? Дашь ему еще разок? Он ведь попросит!
На сей раз каким-то чудом я смог удержать себя в руках. Ничего не пнул, не ударил, не разбил — уже хорошо.
— И что же будет в восемь вечера? Снова отправишься к нему трудиться до седьмого пота? — хмыкнул, старательно проделывая в ней дыру налитым кровью взглядом.
Промолчи! Не отвечай ничего! Или ответь, что не пойдешь! Успокой меня, скажи, что передумала! Но не делай из меня монстра, с каким не сможешь справиться!
— Отправлюсь, конечно! Я же свободный человек, — злорадно она рассмеялась, задрав голову к небу. — Или для начала мне нужно спросить разрешение у тебя?
Секундная пауза. Хруст костей. Моих костей. Я едва ли пальцы себе не вывернул.
— Это было бы верным решением, за неимением других, но ты же не попросишь? Или попросишь, м?
— С какой стати? Не думаешь, что слишком много на себя берешь? Да какое право ты имеешь разговаривать со мной в таком тоне? Ты мне кто вообще?
Совершив непозволительную глупость, она нарушила мое личное пространство. Замахнулась для удара кулаком в мою грудь, но была остановлена моей же рукой. Стиснув со всей силы тонкое запястье, я дернул ее на себя. Впечатал в грудь, выбив изо рта судорожный всхлип.