С/С том 26. В этом нет сомнения. Шантаж и флакон духов. Скупщик краденого.
Шрифт:
Несмотря на внешнюю неповоротливость, кажущуюся пассивность и эксцентризм, в мире искусства он считался большим знатоком по антиквариату, ювелирным изделиям и современной живописи. Его галерея изящных искусств, которая одновременно была местом аукционов и частных распродаж, пользовалась большим вниманием и авторитетом у коллекционеров во всем мире. Но почти никто не знал и не догадывался даже, что Кендрик был крупнейшим в Штатах скупщиком краденого и поддерживал постоянную связь со всеми ворами искусства в мире, не брезгуя самыми грязными сделками.
Многие клиенты Кендрика имели частные галереи, составленные
Проведя август в плавании на яхте в веселой мужской компании без женщин, Кендрик, отдохнувший и загоревший, вновь обдумывал комбинации удачных сделок, и его порочный мозг сверлила всегдашняя мысль: на чем бы вновь заработать.
Тихо открылась дверь, и в роскошный кабинет, увешанный картинами и уставленный различными предметами античности, вошел старший продавец Луи де Марго, худощавый, длинноволосый мужчина, которому можно было дать возраст от 25 до 45, с близко поставленными глазами и вытянутым ртом. Все в нем напоминало настороженную подозрительную крысу.
— Приятная неожиданность, патрон! Никогда не догадаетесь! Эд Хэддон пожаловал.
Лицо Кендрика напряглось, а глаза сузились.
— Он что, здесь?
— Да, ждет в приемной!
Кендрик отложил в сторону золотой карандаш, которым что-то бесцельно чертил на бумаге, лицо его вытянулось и застыло в хищной улыбке.
Эд Хэддон был королем среди воров искусства мира, блестящим организатором многих громких краж на протяжении последних двадцати лет. Он умел так заметать свои следы, что ни одна полиция в мире не подозревала о его деятельности. Ведя жизнь удачного бизнесмена, отошедшего от дел, он редко сидел на одном месте, предпочитая разъезжать на «гастроли» от форта Лодердейл до юга Франции, наведываясь то в Лондон, то в Брюссель или Париж. Это был мозговой трест, который планировал и руководил группой специально подобранных «экспертов», выполнявших для него всю черновую работу. Он редко работал на Кендрика, но когда работал, доходы Клода резко возрастали.
— Чего же ты ждешь, тупица? — накинулся он на стоявшего в дверях Луи. — Пусть войдет.
Кендрик вышел из-за письменного стола, чтобы встретить гостя в дверях.
— Эд, дорогой! Какой приятный сюрприз! Входи, входи! Прекрасно выглядишь!
Эд Хэддон, стоя в дверях, разглядывал Кендрика, затем наконец пожал протянутую руку.
— Ты тоже молодец. Только этот твой дурацкий парик, никогда к нему не привыкну, — сказал он, входя в кабинет.
— Что поделаешь, марка фирмы, дорогой мальчик. Без него меня перестанут узнавать. Садись, может, бокал шампанского?
Хэддона можно было принять за конгрессмена или даже госсекретаря.
Выглядел он импозантно: высокий, плотно сбитый, с копной волос стального цвета, с красивым цветущим лицом и серыми жесткими глазами, в которых цвела улыбка, позволившая бы ему собрать большое количество голосов, надумай он баллотироваться в конгресс, но за этим фасадом скрывался отточенный, как бритва, мозг и беспощадный коварный интеллект.
— Лучше виски, — сказал он, доставая из кармана красивый портсигар и извлекая из него сигару, — Настоящая гаванна. Возьми, если хочешь.
— Сейчас нет, — ответил Клод, разливая напитки. — Рад видеть тебя вновь после такого перерыва.
— А
— Тсс, только мы с тобой, дружище, знаем об этом. Подцепил одну рыбку, набитую деньгами.
Хэддон рассмеялся.
— Ты имеешь в виду Моне? Тешишь себя пустяками, старина!
— Конечно, дорогой. — Клод налил себе сухого мартини и сел за стол. — Не часто ты навещаешь наш мирный городок, Эд.
— И теперь ненадолго. — Хэддон закинул ногу на ногу. — Как дела, Клод?
— Да пока неважно. Начало сезона. Но, думаю, скоро что-нибудь наклюнется. Город оживает, ожидаем наплыва важных гостей.
— А сейчас… вообще ничего? — спросил Хэддон, пронизывая Клода своими серыми глазами.
— По-настоящему ничего. — Клод покачал головой. — Я бы не отказался, если бы что-нибудь подвернулось.
Хэддон вновь закурил, долго рассматривал струйку выходящего дыма, наконец он произнес:
— Есть дело, да вот пытаюсь решить: с тобой ли его обделать или с Эйбом Салисманом.
Клод напрягся. Эйб Салисман был большим бельмом у него на глазу, так как, без сомнения, был крупнейшим махинатором с краденым в Нью-Йорке. Много раз он оставлял Кендрика с носом и срывал куши, которые Кендрик считал своими. Эти двое ненавидели друг друга, как мангуста змею.
— Послушай, дорогой, — сказал он. — Не может быть, что ты передашь это дело такой паскуде, как Эйб. Ты знаешь, что у меня всегда получишь больше. Разве я тебя когда-нибудь надувал?
— Ладно, ты бы этого и не сумел. Фрик быстрый и немалый — шесть миллионов, — продолжал Хэддон, попыхивая сигарой. — Моя доля три. Первое предложение тебе.
— Все зависит от товара, — уклончиво ответил Клод, включая свою дельфинью улыбку. — Спасибо, что пришел ко мне первому. Ну, выкладывай.
— Выставка сокровищ Эрмитажа.
— Что? — Проснувшийся было жадный огонек тут же начал увядать в глазах Кендрика. — Прекрасная выставка… У меня уже есть каталог. — Он выдвинул ящик письменного стола и извлек объемистую брошюру в глянцевой обложке. — Да, великолепные предметы старины. Знак доброй воли русских. Вполне в духе разрядки. Советское правительство знакомит Соединенные Штаты с великолепными образчиками своей сокровищницы. — Он стал перелистывать отлично выполненное и богато иллюстрированное издание, иногда поглядывая на Эда, который не переставал улыбаться. — Но, увы, не для тебя, не для Эйба и не для меня. — При этом он вздохнул и отложил каталог в сторону.
— Ну, закончил трепотню? — спросил Хэддон.
Клод снял свой парик, оглядел его и снова нахлобучил на свою голову.
— Не обижайся, друг, это просто мысли. Я часто размышляю вслух.
— Ты лучше взгляни на 54 страницу, — сказал Хэддон.
Клод вновь начал перелистывать каталог своими жирными пальцами.
— Да, очень красивая вещь. Но это ни о чем не говорит. «Икона, дата создания неизвестна, предположительно самая ранняя из существующих русских икон. Известна как наиболее ценимая и любимая Екатериной II. Сделана из дерева, масло, изображает какого-то неизвестного русского святого, сохранность отличная, размер 8x10 дюймов», — закончил чтение Клод Кендрик.