С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Шрифт:
— Найдется.
— Это где ж еще?
— Рядом. В пушечной батарее нашего полка. Дружок мой туда попал, Карапыш.
— И он точно такой же, как ты?
— Как с одной колодки. Рост — двести пять, вес — сто тридцать, размер обуви — сорок семь. И по имени тоже Яков.
— А где, прости меня, такую колодку сделали? На каких хлебах вы росли?
Насчет колодки Яков промолчал, про хлеба же, на которых росли, не без гордости заметил:
— На полтавских!
Оба они — и Яков Синебок, и Яков Карапыш — оказались из села Кнышевки Полтавской области. Оба — с двадцать третьего года рождения. В одной
— Жаль только, что не вместе служим, неладно получилось…
— Ладно не ладно, — ворчал старшина. — Тут с одним мороки не оберешься. А ну-ка бы двое?
С полкового склада старшина принес самых больших размеров шинель, гимнастерку, брюки, надеясь, хоть что-нибудь подойдет.
— Примеряй!
Примерили. Ничего не подходило. Шинелька выглядела пиджаком-кацавейкой. Хлястик сидел не на талии, а на лопатках. Прямо от груди разлетались шинельные полы. Гимнастерка была широкой в плечах, но по длине едва доставала пупа, а рукава — до локтей. Гачи брюк не прикрывали икр.
— Не было печали, так черти накачали, — бурчал старшина, выпроваживая Синебока из каптерки. — Придется мастерить самим.
Каждое подразделение для таких случаев имело мастеровых людей, хоть и не всегда квалифицированных.
— Обожди, Малыш, — остановил Синебока старшина. — Слышал я, что Петр Первый, русский царь, тоже «нестандартным» был. Говорят, сапоги-то он сам себе тачал. Да такие, что износу им не было.
— Извините, товарищ старшина. Я не царь. И сапожничать не умею.
— Жаль. В жизни бы пригодилось.
Тем вечером старшину увидели за необычным занятием. Топором он вытесывал из березовых чурбаков сапожные колодки. Через несколько дней сапоги-скороходы были готовы. Рыбалкин принес их мне показать. Ничего, хоть и неказистые, но добротные, из юфтевой кожи. Я свободно в них обулся, не снимая с ног своих сапог.
— А как с обмундированием богатыря?
— Сегодня все будет готово. Экипировка шик-блеск.
При построении батареи на ужин я увидел старшинский «шик-блеск». Казак-богатырь выглядел огородным пугалом. Темно-зеленая гимнастерка была с надставкой по подолу из непонятного цвета материала. Резко отделялись по цвету надставки к рукавам, они напоминали нарукавники. А гачи штанов, словно гетры футболиста, выглядывали из голенищ. Прижимистый старшина, как понял я, не хотел портить второго комплекта обмундирования, чтобы из двух смастерить один. Рассудил так: парадных и строевых смотров полка не предвидится, увольнений в город нет, значит, можно обойтись просто — сделать вот эти надставки из того, что есть под рукой. А под рукой у старшины обмундирование б/у — бывшее в употреблении. Не подходят по цвету? Но не все ли равно казаку?
Я ничего не сказал старшине. Но какое-то чувство неловкости перед воином не оставляло меня. Казак не может, не должен выглядеть охламоном. Тем более что мы не в бою. А что скажет мне, командиру батареи, Антон Яковлевич Ковальчук, когда увидит богатыря-гвардейца в том «шике-блеске»? Спасибо не скажет. Застыдит.
После ужина в гости к Синебоку пришел его друг из артиллерийской батареи Яков Карапыш. Сам с иголочки одетый, в подогнанной по его могучему росту форме, он, увидев своего тезку Синебока, схватился за живот.
— Ну, уделали
Я вызвал Рыбалкина с намерением отчитать. Он, видать, догадался о моем намерении.
— Алексей Елизарович…
— Товарищ комбат, промашку я дал, поскряжничал, каюсь. Но нашему Малышу уже через несколько дней справлю выходное обмундирование, не менее форсистое, чем на артиллеристе. А это пусть останется рабочей одеждой, как бы спецухой, — и, вздохнув, старшина добавил: — Чую я, товарищ комбат, этот Малыш много хлопот нам доставит.
В середине июня в наш полк приехал генерал Горшков. Как и в другие свои приезды, он побывал во всех подразделениях, беседовал с командирами и казаками. На этот раз генерала интересовало новое пополнение: его учеба, организация занятий, какую помощь молодым воинам оказывают ветераны полка. На пополнение нам обижаться не приходилось, на ветеранов — тем более. Старые казаки были лучшими учителями. К их слову и совету прислушивались молодые воины, с них брали пример. Генерал остался доволен.
Назавтра в полку был праздничный день. С утра объявили полковое построение. Выстроились на плацу. Из штаба торжественно вынесли гвардейское знамя. Прочитав Указ Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1943 года, Сергей Ильич Горшков прикрепил к знамени орден Красного Знамени. Этой высокой награды полк удостоился за отличие в боях в Кизлярских бурунах и при освобождении Ставрополья и Кубани.
В этот день многие участники боев получили ордена и медали. С какой же завистью смотрели молодые воины на ветеранов полка, отмеченных высокими правительственными наградами! Но всеобщая радость омрачилась печалью: многих награжденных не было в живых.
Со стариками-урюпинцами, своими земляками, генерал Горшков всегда любил встречаться. Не обошел вниманием ветеранов он и в этот раз. Вечером стариков пригласили в штаб на генеральское чаепитие. Из моей батареи на него ушли Н. И. Чернышев, М. М. Пантелеев, П. М. Коваленко и А. Ф. Мамченко, К. Ф. Рудиченко и А. Е. Рыбалкин.
Вернулись они часа через два или три. И обрадованные, и опечаленные одновременно. Обрадованные тем, что генерал объявил о демобилизации из рядов армии казаков, достигших 55-летнего возраста. Никому из старых казаков домой явиться не стыдно: свой долг перед Родиной они исполнили. Но опечаленные тем, что приходилось покидать свою боевую семью, свой полк, который был родным, они создавали его, они были первыми ополченцами в нем.
Старики-батарейцы называли имена ветеранов из других подразделений, подлежащих демобилизации: П. С. Бирюков, П. И. Кузьмин, Н. Ф. Концов, С. Ф. Харламов, Н. Т. Гусев, С. Е. Хабаров, П. Н. Трощик, С. Н. Поцелуйкин… Многих из них я лично знал.
…Командир взвода 4-го эскадрона П. Н. Трощик на войну пошел по велению сердца, ополченцем, будучи председателем колхоза «12-й Октябрь» Добринского района Сталинградской области. В минуту затишья, в кругу молодежи, новичков взвода, любил вспоминать жизнь своего колхоза, лучших его тружеников, обычаи казаков в праздники и будние дни. Беспокоился, как бы казачки не опустили хозяйство без них, казаков, которых он лично, под своей командой, чуть ли не поголовно, увел в ополчение, на войну. А вот сейчас они уже все стали гвардейцами, чего и вам желаю.