С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Шрифт:
Помнится, что с легкой руки старика Поцелуйкина весь полк начал «охотиться» за низко летящими самолетами противника. Огонь по самолетам из винтовок, карабинов, автоматов малоэффективен. Но он не давал фашистским летунам снижаться, ходить по головам и расстреливать по выбору живые мишени. А началось после вот какого случая. Стояли мы в ущелье Пшехо. С первыми лучами солнца над нами появлялась «рама». Мы уже знали, что через час-полтора, а то и раньше, после нее налетит стая бомбовозов и начнет сыпать на наши головы свой груз. Степан Поцелуйкин, казак из третьего эскадрона, решил начать войну с «рамой». Он положил длинный ствол противотанкового ружья на сук высокой чинары и стал выжидать, когда «рама» снизится. Нет, казак не думал, что
Генерал Горшков сердечно поблагодарил ветеранов за добрую службу, за стойкость, мужество и доблесть в боях, за умелое воспитание молодых воинов и пожелал им крепкого здоровья и успешного труда в тылу во имя победы над врагом. Слова вроде бы и служебные, привычные, но ведь как и кем они говорятся и кому предназначаются. Старики были растроганы.
— Гвардейцы в бою, — закончил генерал, — станут гвардейцами в труде. На это я крепко надеюсь.
— Все это так, товарищ генерал, — ответили казаки, — только почему никто не спросил нашего согласия на увольнение?
Генерал бросил взгляд на командира полка и его заместителя. Те молчали. В полку они новички. Получилась заминка.
— А разве есть несогласные? — спросил генерал у казаков.
— Есть, — поднялся гвардии старший сержант Овчинников. — Я не согласен на увольнение.
— Это почему же? — удивился Горшков.
— Мне обидно, Сергей Ильич, что меня причислили к старикам. Я не старик. Я пожилой, правильно. Но у меня есть здоровье и силенка. Опыта тоже достаточно. Я знаю, как нужен этот опыт сейчас. Полк-то обновился. А кто пришел? Парнишки. На днях вот понаблюдал занятия по огневой подготовке в артбатарее. Парни стараются, тут ничего не скажешь. Но силенок-то мало. Ящик со снарядами вчетвером на повозку поднимают, а должны управляться вдвоем. Правильно? Мне поручено командовать комендантским отделением штаба. Отделение несет охрану гвардейского знамени и отвечает за него головой. Я хочу под этим знаменем пройти до полной нашей Победы. Так что прошу вас, Сергей Ильич, просьбу уважить.
— Просьбу вашу, Василий Иванович, рассмотрим отдельно.
Демобилизовали, да и то с помощью врачей, не более десятка стариков-ветеранов. Остальные, а их в полку было еще немало, наотрез отказались.
Через несколько дней вместе с демобилизованными в Урюпинский, Михайловский, Добринский и Нехаевский районы Сталинградской области, туда, где родился наш полк, поехала группа казаков в краткосрочный отпуск. Все казаки из этой группы за отличие в боях были отмечены правительственными наградами. Отпускникам было поручено выступить перед трудящимися своих станиц, хуторов и районов с рассказами о боевом пути полка.
В письме Михайловскому райкому партии и исполкому районного Совета депутатов трудящихся казаки писали:
«…B феврале 1942 года мы в белокаменном театре Урюпинска поклялись беспощадно уничтожать врага, мы дали тогда слово завоевать звание гвардейцев. Это слово мы с честью сдержали. Наш полк — гвардейский. Наше знамя украшено боевым орденом Красного Знамени…
Меньше чем за год мы вывели из строя около 7000 солдат и офицеров гитлеровской фашистской грабьармии, подбили и сожгли 147 танков и бронемашин, 18 артиллерийских и минометных батарей, захватили большие, очень большие трофеи оружия, боеприпасов и другого
В полку уже награждено 320 казаков, сержантов, командиров и политработников, и надеемся еще больше получить наград в предстоящих боях.
Дорогие земляки! Обещаем вам, Родине, правительству, тов. Сталину тщательно подготовиться и драться еще ожесточеннее, еще искуснее».
…А пока? В 23.00 вечерняя поверка и отбой ко сну. Разбирай, казак, немудрящую, из соломы, но все-таки постель, и падай в нее замертво. Красота!.. Не жди, никто тебе по-родному не скажет «спокойной ночи». Спокойною она может и не быть. Может случиться, что в самый аппетит сна тебя поднимут по боевой тревоге. Время такое — война! Так что будь, казак, начеку, оружие держи около себя и всегда наготове.
К августу полк стал новым и был готов к выполнению боевой задачи. Это подтвердила инспекторская поверка, проведенная командованием дивизии и даже корпуса. А раз так, то через неделю погрузились в вагоны и поехали на Северо-Запад, в сторону фронта, для нового дела. На всех фронтах было некоторое затишье, видимо, перед жаркими схватками. Будет дело и для нас. Но вот где и как скоро? Не знали и терялись в догадках.
На глухом разъезде около города Белгорода выгрузились из вагонов. Совершив ночной марш, остановились на окраине Белгорода, разместились в прилегающем к городу небольшом лесу. Приказано окопаться и размещаться для жизни на длительное время. Это нам не понравилось, так как все рвались в бой, горели нетерпением снова встретиться с противником.
Города Белгорода как такового почти не было. Весь он, небольшой, в прошлом сельский, утопающий в зелени фруктовых садов, был изрыт окопами, траншеями и рвами, перевит и переплетен колючей проволокой. Всюду зияют воронки от разрывов бомб и снарядов, развороченные доты, разбитые и сожженные танки, броневики и орудия. Казалось, что эта земля все еще дышит жаром боя.
Молодые казаки здесь увидели то, что называется полем боя, о котором мы рассказывали им на занятиях и показывали на ящиках с песком, на которых была изображена действительная местность. Разместились и… снова учеба, но сейчас она была ближе к боевой. Три недели вели занятия на этом естественном полигоне — поле бывшего боя. Отрабатывали взаимодействия взводов, эскадронов, батарей и всего полка — и в наступлении, и в атаке, и в конном строю, и спешенные. Учились драться в окопах и в траншеях, обкатывали танками. Боеспособность полка и подразделений росла каждый день. Снова усилилась тяга в партию и комсомол.
Глава восьмая
От Кальмиуса до Днепра
И снова мы в вагонах. 29 августа выгружаемся на станции Красный Сулин. Ночью, совершив 59-километровый марш, прибываем в район хуторов Ряжино и Политотдельский, тех самых хуторов, откуда пять месяцев назад ушли на Кубань на отдых и капитальный ремонт. 30 августа выходим на исходный рубеж. В этот день командование дивизии обратилось к казакам с письмом-призывом. В нем говорилось о боевом пути, о мужестве казаков-гвардейцев в боях с фашистскими захватчиками, о предстоящих боях.
«Дорогие друзья! — звало письмо-обращение. — Вам предстоят серьезные бои. Мы вновь идем на ратные подвиги. Наступил праздник и на нашей улице. Хвастливые немцы уже поджали хвосты. Теперь они и летом отступают под ударами Красной Армии. Освобождены от поганой немчуры Ростов-на-Дону, Орел, Белгород, Харьков, Таганрог, многие города Донбасса».
Письмо-обращение звало к подвигам во имя социалистической Родины.
Мы — на Кальмиусе, недалеко от знаменитого Матвеева Кургана. Кальмиус — немноговодная, извилистая, заросшая камышами, тальником, чапыжником речка. Она — один из опорных и крепких участков «Миус-фронта». Не сама речонка крепка, ее переплюнуть можно, а высоты, что сразу по западному берегу поднимаются за ней. Все они начинены дотами, дзотами, минными полями, густо изрыты окопами, траншеями, огорожены колючкой.