С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии
Шрифт:
После этого Вернер возвращается к одному нашему разговору: как-то он поинтересовался, удастся ли ему, по моему мнению, сесть за руль? Я тогда ответил, что охотно совершил бы с ним пробную поездку на своем новом автомобиле. Если он хочет, может сам вести машину. И вот на удаленном загородном шоссе Вернер впервые за шесть лет садится на место водителя. Вначале он чувствует себя неуверенно и боится покидать проселочную дорогу; но я говорю, что он хорошо ведет, так что в конечном итоге Вернер направляется к дому. Не считая легкой дрожи и капель пота на его лбу, путешествие удалось: Вернер припарковывает машину возле
В следующие недели пробуждаются забытые способности Вернера. Для него становится все более естественным выходить из дома, заниматься повседневными делами. Он признает, что чего-то пока не может, но справедливо считает себя способным на многое и радуется своим достижениям. Благодаря прогрессу в его выздоровлении близкие стали с большим уважением относиться к Вернеру. Более того: сестра и родители гордятся им. Сестра попросила Вернера помочь ей сделать уроки, и он помог; а теперь готовит ее к экзаменам. Признание семьи помогает ему чувствовать собственную ценность и больше доверять себе.
Но как бы ни были велики успехи Вернера, он по-прежнему не говорит. Сохранились и навязчивости: он все время мысленно повторяет четыре такта и слова «we are». Вернер боится, что, заговори он, забудется музыка и эти слова, и тогда «наступит конец». Мы все еще общаемся в письменном виде, и я спрашиваю его, в состоянии ли он с закрытым ртом пропеть музыкальную фразу. Я напеваю ее, и Вернер повторяет за мной. В дальнейшем мы поем все чаще: я напеваю что-то, и он повторяет. В конце концов он начинает упражняться самостоятельно.
И вот однажды, ровно через год после начала терапии, меня просят к телефону. Звонит мать Вернера: она интересуется, приду ли я сегодня, как мы договаривались? «Одну минуту, – говорит она, – кое-кто хочет с тобой поговорить». – «Алло! – слышу я. – Это Вернер. Ты сегодня придешь?» У меня по спине пробежали мурашки. Вернер говорит со мной. Я не нахожу слов, я онемел… «Алло, – снова раздается в трубке, – ты еще здесь, или это сразило тебя наповал?» – «Нет, – поспешно отвечаю я моему пациенту, – я здесь, но я… я даже не знаю, что сказать. Я так удивлен».
В этот день я в последний раз навещаю Вернера. С тех пор он сам приходит ко мне в кабинет.
Вступить в новую жизнь
Прошло два года с тех пор, как Вернер снова начал говорить. За это время он пошел в школу, успешно сдал все экзамены и с положительными оценками закончил восьмой класс. Будущей весной у него экзамен на аттестат зрелости; он продолжит свое образование в Колледже социальной педагогики.
На жизнь Вернер зарабатывает, доставляя пиццу; в декабре он планирует переехать в собственную квартиру и начать жить самостоятельно.
Наши терапевтические сеансы проходят раз в месяц. На них мы обсуждаем повседневные трудности. Вернер весит теперь около 75 кг. Он регулярно играет в теннис, посещает дискотеки, а недавно познакомился с девушкой, которая не прочь поддерживать с ним отношения. Эта тема становится
Дефектное состояние при шизофрении?
Этот диагноз, наверное, один из наиболее тяжелых среди всех, что может поставить психиатр. Он означает, что надежды нет и не будет. Подавленные этим приговором, мы часто не находим в себе сил и желания бороться за безнадежного пациента.
Однако даже если многое говорит в пользу такого диагноза; даже если он подтвержден, – давайте сохраним в себе способность к сомнениям, усомнимся еще и еще раз. Давайте не дадим лишить себя мужества.
Иначе может быть потеряна жизнь.
В результате курса психотерапии у пациента с диагнозом «дефектное состояние при шизофрении» наблюдается полная ремиссия: на сегодняшний день симптомов нет уже 4 года, произошла профессиональная и социальная интеграция. Пациент более не нуждается в применении психофармакологических средств.
Литература
L"angle A. Existenzanalyse – die Zustimmung zum Leben fnden // Fundamenta Psychiatrica. 1999. Bd. 12. S. 139–146.
Аня: история злоупотребления. Микаэла Пробст
«Что это за истерики? Не смей так себя вести! Ты здесь пока еще не самая главная! Нет, я больше не выдержу с этим ребенком! Он сведет меня с ума!» Такие слова часто можно было услышать от учителей, одноклассников и родителей, когда речь шла об Ане.
Аня, 10 лет, училась в четвертом классе и выделялась своей чрезвычайно яркой внешностью и упрямым характером. В школу она приходила в модной, не по возрасту одежде и с ярким макияжем. Аня худенькая, выше своих сверстников, и ходит как манекенщица. У нее бойкий темперамент, она очень хорошенькая и немного кокетливая. Эта девочка была яркой личностью, обладая талантом быстро оказываться в центре внимания любой группы.
Трудный ребенок
C одной стороны, Аня была очевидно привлекательной девочкой, и все же ее поведение оставляло неприятное чувство, потому что создавалось впечатление, что всего слегка в избытке. Она была как-то чересчур оживленной, слишком кокетливой, а ее одежда была словно из журнала мод. То, что она излучала, одновременно и привлекало, и отталкивало, к ней невозможно было подойти близко. В общении она оставалась дистанцированной.
Несмотря на то что Аня часто оказывалась в центре внимания, она не была интегрирована в коллектив. Она не соблюдала правила, не уважала границы других детей и не могла отходить на второй план, даже если это было необходимо для общего дела. Одноклассникам и учителям не удавалось сдерживать ее, когда она «тянула одеяло на себя». Если же ее в чем-то ограничивали, она начинала бушевать и биться в истерике, запиралась в туалете, истерически рыдала и даже грозилась убить себя, потому что «больше не могла этого выдерживать». Для таких вспышек было достаточно внешне совсем незначительного повода: на уроке физкультуры она оказалась не лучшей по результатам забега; ее не посадили за первую парту; вдруг у нее возникало чувство, что учительница на уроке уделяет ей мало внимания.