С тобой и без тебя. Нежный враг (Том 2)

Локко Лесли

Бекки всматривалась в картину на стене. Полли, невообразимо высокая длинноногая девушка стояла перед своей работой и пыталась оправдать ее. Бекки в восхищении не могла отвести глаз от водоворотов и узоров аляповатых цветов — розовые, светло-вишневые, сиреневые и насыщенные, почти сверкающие фиолетовые — густой, ощутимо качественной и удивительно абстрактной картины и самонадеянной развязности, с которой Полли растолковала задание. Приглашенные критики сгрудились в плотный круг на стульях, чтобы обсудить работу. Бекки казалось, что нервы у нее вот-вот сдадут. Это была ее первая публичная презентация, и она понятия не имела, чего от нее ждать. Каждому студенту давалось двадцать минут, за которые он должен был обрисовать в общих чертах свою идею и соображения по своей картине, и тогда, казалось,

приступали к своей работе критики, разбивая студента в пух и прах, попрекая его слабым и никчемным исполнением. Все вокруг были на нервах, неохотно ожидая своей очереди. Щеки Полли все сильнее краснели, когда она говорила, тем не менее она отважно защищала свой проект и очень даже членораздельно говорила. Слушая ее, Бекки чувствовала, как по телу прошлась леденящая дрожь. Она не спала всю ночь, пытаясь закончить свою работу, — она боялась, что картина получилась до смешного слабой.

— Следующий! — вызвала Беверли, их преподаватель. — Саманта. Готова? Бекки? Закрепи свою работу рядом с работой Саманты. Ты следующая.

Бекки двинулась со своего презентационного места. Она смотрела словно в забытьи, как критики раздирают Саманту в отведенные ей двадцать минут. Когда же подошла ее очередь и первый критик, ужасный на вид человек в зеленой рубашке и ярко-желтом галстуке-бабочке, едва взглянув на ее работу, голосом, так и брызжущим сарказмом, спросил, изображено ли вообще что-либо на этой картине, что могло бы отличить ее от кучи других работ. Послышались изумленные вздохи присутствующих в комнате, хотя Бекки не сразу поняла, о чем у нее спросили… Потом она разрыдалась и убежала.

Слушая их кошмарные истории по телефону, Амбер было неловко говорить о том, как хорошо шли дела у нее. Она даже не хотела упоминать Генри, и все-таки Бекки выудила у нее это. Похоже, все встало на свои места. Ей нравилось учиться, жить в общежитии, у нее даже появилась пара друзей… по сравнению с превратностями судьбы обеих подруг ей было не на что жаловаться, совсем не на что. Хотя… были кое-какие неприятности. Мадлен обязательно узнает об этом. Дело в Киеране. На этой неделе она ездила домой на выходные, надеясь застать Макса, чтобы рассказать, каких успехов она достигла, но, естественно, его дома не оказалось. Она оставила гору стирки Кристине и пошла наверх, посмотреть, дома ли Киеран. Они совсем не разговаривали с тех пор, как начался учебный семестр. Он злился на нее за то, что она стояла у семьи на первом месте, особенно после того, как он добился столь потрясающих успехов на университетском поприще, и Амбер хотела компенсировать эту несправедливость. Кристина сказала, что он дома и не выходил из комнаты весь день. Амбер не понравился ее странный взгляд, но она оставила все сомнения и поднялась наверх.

Она была потрясена и взволнована. Киеран выглядел ужасно. Волосы были длинные и сальные, а кожа безжизненная и бесцветная. Глядя на него, можно было подумать, что он не ел неделями. Она села на краешек его кровати в замешательстве. Киеран лениво отмахнулся от ее замечаний по поводу его состояния.

— У меня все прекрасно. Прекрасно.

— Ты выглядишь ужасно. — Амбер оглядела комнату. Помещение походило на свинарник. — Макс… он видел тебя? — спросила она неуверенно.

— О, к черту Макса.

Киеран зевнул, отвернулся и закрыл глаза. Амбер поднялась и подошла к окну. Она раздвинула занавески, не обращая внимания на протест Киерана. Комнату залило светом. В нем Киеран выглядел еще хуже прежнего. Она закусила губу. Она обязана сказать о нем кому-то, но кому? Разговаривать с Максом бессмысленно, кроме того, Киеран скажет, что она все наврала ему. Анджела? Тоже бессмысленно. Она любит его до безумия. Тем не менее она ничего не сможет для него сделать. Амбер посмотрела на своего спящего брата. Она всегда присматривала за ним, защищала от ужаснейших приступов ярости Макса, несмотря на то что была младше него. Это он должен заботиться о ней. Но все вышло наоборот. Киеран не был таким же выносливым, как она, — он был невероятной плаксой, словно маленький ребенок. Когда Амбер падала с велосипеда или дерева, она спокойно поднималась, отряхивала разбитые колени и шла дальше, но Киеран ныл часами, требуя максимального сочувствия от каждого. И из-за этого он не внушал Максу особой любви, Макс хотел, чтобы его дети были выносливыми и энергичными, а не плаксивыми. И когда Анджела

пошла по наклонной, Киеран не мог на это спокойно смотреть. Амбер была еще слишком мала и не запомнила ее в том состоянии, когда та еще не была вечно пьяной и вопящей, поэтому для нее Анджела не стала большой потерей.

— Эй, соня, — позвала она, подходя к кровати. Она поморщила нос. Здесь стоял жуткий запах. — Я пришлю сюда Кристину, хорошо?

Но Киеран не ответил. Похоже, он решил отгородиться от всего света. Она тяжело вздохнула. По крайней мере, она могла организовать уборку его комнаты. Здесь было мерзко. А пока он мог спать в ее старой комнате. Кристина приведет все в порядок. Она тихонько закрыла за собой дверь.

— Это, очевидно, наркотики, — сказала ей Мадлен. Амбер молчала. — Ты не заметила каких-нибудь… иголок, пакетиков, ну чего-нибудь вроде этого?

— О, не думаю, что все настолько серьезно, — отрезала она. — Просто немного перебрал. Должно быть, он много курит. Как бы там ни было, я попросила Кристину привести его в порядок. Он стал довольно бодрым к тому времени, как я уехала.

— Что ж, раз ты так говоришь. Просто у нас в школе была парочка наркоманов, знаешь. Поведение Киерана очень похоже на их.

— Нет, нет… не Киеран. Даже если и так, откуда ему взять деньги? Он всегда жаловался, что Макс не дает ему достаточно денег. А героин дико дорогой, разве не так?

Мадлен не ответила. Если в школе Короля Георга ребята могли утолить свое желание, то о Киеране и говорить не стоит. Она слушала рассказы Амбер о ее институте и о Генри с кривой улыбкой. Был почти конец семестра, а Мадлен почти ни с кем не познакомилась. За исключением Тима, конечно. Он был ассистентом лектора, ему полагалось общаться со студентами младших курсов. Заканчивая телефонный разговор, они договорились созвониться сразу же, как только прибудут домой на рождественские каникулы.

28

Его проводили в маленький личный кабинет, спросили, не желает ли он чего-нибудь выпить, и принесли стопку свежих утренних газет почитать, чтобы занять время ожидания. Это займет десять-пятнадцать минут. Мистер Битон просил принести ему свои извинения… он, скорее всего, не придет во время. Макс кивнул, отдал свой плащ и устроился в просторном кожаном кресле. Он осмотрел комнату, когда ассистент вышел. Недурно, заключил он… Двадцатый этаж Юстон-Тауэр, панели из темного дуба, старинная мебель, несколько подобранных со вкусом картин на стене. Он развернул газету. Лорд Сэйнсбери умер в возрасте восьмидесяти семи лет. Он еще раз перечитал заголовок: «Эндрю Б. Сэйнсбери, барон Сэйнсбери, проживавший по переулку Друри, умер в возрасте восьмидесяти семи лет из-за осложнений после сердечного приступа».Макс отложил газету в сторону, ошеломленный известием. Прошло почти сорок лет с того дня, как они впервые встретились с лордом Сэйнсбери, и, возможно, три, а то и четыре года с тех пор, как их дорожки последний раз пересекались. И, может быть косвенно, но именно благодаря ему Макс сейчас ждал встречи с Джеффом Битоном, управляющим директором Британских железных дорог. Он поморщился. Нет, фактически только благодаря ему.

Ему было семнадцать, когда он начал работать шофером у Сэйнсбери. Он солгал о своем возрасте и о том, что у него есть водительские права. Но к тому времени он больше не мог находиться за прилавком мясника. Менеджер в Кентиш-Таун не спускал с него глаз — парень был отличным работником, шустрым, и у домохозяек он тоже имел успех. Сэйнсбери пришлось немало постараться в послевоенные годы. В 1954 году они открыли самый огромный продовольственный магазин во всей Европе, на Левишем-Хай-стрит. Менеджер замолвил словечко за тогдашнего юнца Макса. Фирма пыталась разработать какие-то новшества, идеи, взятые прямо из Соединенных Штатов: супермаркет на Левишем-Хай-стрит стал полностью магазином самообслуживания. Первым «повышением» Макса из-за прилавка мясника, где он драил полы, пока домохозяйки оставляли свои заказы, была работа в разделочной вместе с самим мясником и его командой в подсобной комнате. Товар потом выкладывали в новенькие, недавно сконструированные холодильные камеры. Он ненавидел эту работу. Во время нее даже не с кем было пофлиртовать. Он потерял две недели, постигая искусство резки мяса, прежде чем стал умолять менеджера магазина поручить ему что-нибудь еще.