С тобой и без тебя

Локко Лесли

Именно она.

95

Амбер сложила письмо от Бекки и опустила руки. Она прикусила губу. Откуда пошло это желание делать все так же, как она? Соревноваться с ней во всем? Насколько она помнила, они с Бекки никогда не говорили о расовой принадлежности Танде. О религии да... еще тогда, когда она хотела сменить веру, а Танде отговорил ее, она, Бекки и Мадлен долго разговаривали однажды ночью в один из тех редких случаев, когда все трое были вместе. Бекки, если ей не изменяла память, не проявляла особого интереса и понимания к той ситуации. Все, что она тогда говорила, сводилось лишь к вопросам — что Амбер будет носить, откуда возьмет свои любимые журналы. А теперь это. Она снова посмотрела на письмо у нее в руке. О, Бекки. Похоже, она ввязалась во что-то, думала Амбер, чего она сама не понимала. Будто переспать с чернокожим было каким-то огромным достижением. Особенно с женатым чернокожим. Она вздохнула и положила письмо в карман. Она подошла к окну и выглянула.

Дети плескались в бассейне со своими тремя друзьями; она улыбнулась. Удивительно, сколько шума от пятерых детей. Она стояла у окна, глядя на них; Бама, их няня, приглядывала за ними со своего привычного места под тенью палисандра; она улыбалась, немного устав от акробатических трюков, которые Сиби и девочки вытворяли перед ней на зависть Лии, сидящей в надежных руках Бамы.

Она отвернулась от окна и медленно пошла вниз. Дому был почти год. Они с Танде построили его сами от начала до конца. Амбер, которая никогда не уделяла особого внимания своему жилью, требуя от него лишь удобства и автобусной остановки поблизости, была не на шутку удивлена, когда обнаружила проснувшееся в ней желание остепениться, и была невероятно рада, когда Танде объявил ей, что им предложили выбрать участок земли в новом развивающемся районе города на холмах. Дом располагался в тридцати минутах езды от его родителей — достаточно далеко, чтобы созваниваться с ними, и все же не на другом конце света. Она недовольно покачала головой. За четыре года она все-таки не смогла привыкнуть к тому, как бесцеремонно малийцы любили захаживать друг к другу в гости — невзирая на планы и ритм жизни других людей. После того, как Лассана и Вернер, удивив всех, переехали обратно в Женеву, дом Танде и Амбер стал постоянным местом посещения его родителей и родственников. Редко был день, когда в доме не было братьев, родителей, кузенов... особенно после рождения детей. Родив детей, Амбер честно заслужила законное место среди членов их семьи, которое ей не удавалось заработать ни уроками французского или языка бамбара, ни кулинарными способностями, ни интересными разговорами, которыми она пыталась занять Мандию и Ибрагима, когда те приходили к ним. Ее считали чужой в семье. Нет, все были очень добры к ней, но ее статус оставался под вопросом — до тех пор, пока не родился Сиби. За одну ночь рождением первого ребенка — да еще сына — она доказала им что-то.

Амбер шокировала и довела до истерики Мандию, собравшись рожать дома, в Бамако. Мандиа смотрела на нее как на умалишенную. Лондон, и никаких вопросов. Она должна была поехать в Лондон. И это решение не обсуждается. Даже о Париже не может быть речи. Мандиа сама рожала в больнице Парижа. Но это просто недопустимо, чтобы первенец ее сына родился не в больнице, где принцесса Диана родила своих детей. Мандиа чересчур сильно доверяла британским врачам, неустанно повторяла Амбер, — ребенок Дианы родился в закрытом крыле госпиталя. Что ж, значит, именно туда ляжет Амбер, объявила Мандиа.

Амбер взобралась на борт самолета на шестом месяце беременности и не возвращалась в Бамако, пока Сиби не исполнилось три месяца. Она признавалась, что тяжелые роды и отсутствие Танде едва не стали причиной ее смерти. Она больше никогда так не поступит.

Год спустя, когда она была беременна Лией, Амбер села на борт того же самолета, но на этот раз с Анджелой и Мадлен, которые нашли время и приехали в Лондон, чтобы быть рядом с ней. По правде говоря, второй раз, как ей и обещали, было легче. Она оставила Сиби с Танде и его семьей, и вернулась в Бамако с маленькой сестренкой, которую Сиби тут же безумно полюбил. Первые несколько месяцев он не выпускал ее из виду. Мандиа говорила, что у ее детей все было совершенно по-другому.

В отличие от Сиби, Лия родилась спокойным покладистым ребенком; ее легко можно уговорить. Она была шустрой, совсем как ее мать, заметил Танде, но не такая властолюбивая и амбициозная, как она. Амбер не нравилась подобная характеристика — это нечестно, считала она, — но это было так. Сиби же был точной ее копией; прирожденный лидер, он постоянно что-то придумывал, командуя соседскими детишками и своими нескончаемыми кузенами. В три года он достаточно бегло говорил на трех языках, снова и снова удивляя Амбер. Когда он успел выучить язык бамбара и пеул так же хорошо, как французский и английский? Он переключался с одного языка на другой, как другие дети меняли настроение — иногда по желанию, а иногда и неожиданно для себя. С Амбер он говорил на английском, несмотря на ее попытки включиться в их с Танде разговор на языке бамбара или на французском; с бабушкой — на французском, а на языке бамбара — с дедушкой. С охранником у дома по вечерам он говорил на чем-то среднем между языками бамбара и пеул. Она поймала себя на мысли, что восхищенно наблюдает за ним. Он был бесстрашным... его подбородок придавал ему упрямый вид, совсем, как у Макса.

Лия была спокойнее, больше похожа на своего отца. В то время, как сыном Амбер могла гордиться, от Лии она получала удовольствие, чистую радость. Она была удивительным шоколадным скоплением смеха, случайной гениальности и решительности — желанием ни в чем не отставать от брата, чего бы ей это ни стоило.

Амбер вошла в гостиную, как обычно, поразившись красоте и простоте дома, который они... скорее, она создала. В отличие от необъятных, показных и неуместно больших домов их соседей, которые считали эти постройки соответствующими новому времени, их дом был выдержан в классических традициях

особняка «Каса Белла». Это была идея Амбер — построить в жарком солнечном климате прохладное убежище, дополненное бассейном, деревянными патио и беседками, растянутыми от гостиной до самого сада. К своему удивлению, она безумно любила дом; от самых потолков до полированных полов. Мандиа воротила нос от ощущения пустоты в доме и настаивала на том, чтобы они постелили милый терракотовый кафель, который она где-то приметила, но Амбер решительно сказала, что ей не нужен никакой кафель, что ей нравится дом таким, какой он есть. И при всем уважении к ней, это ее дом, а не Мандии, и раз уж на то пошло, Амбер будет руководствоваться своим вкусом. Мандиа посмотрела на нее и сурово сдвинула уголки губ. Иностранцы... да кто станет рассчитывать на их вкусы? Но даже Мандии пришлось признать, что дом, обставленный мебелью, где все неудачные и острые углы были сглажены ковриками, занавесками и подушками, так тщательно подобранными самой Амбер — к всеобщему удивлению, даже Мандии, — был довольно простым жилищем на фоне необъятных, кричащих соседних домов. Напротив них дом, подвергшийся резкой критике Амбер, был выкрашен в патриотические красный, золотой и зеленый цвета, словно флаг, а не жилье. Танде громко хохотал, когда увидел это творение, вернувшись из месячной командировки в Нью-Йорк, — в Бамако никто не мог запретить людям делать то, что они хотят, — объяснял он, не переставая при этом усмехаться. Но встречались в округе и люди, считавшие, что простой белый куб, который он со своей женой построил, был чересчур заурядным для министра и его семьи. «Не желаете ли арки?» — спросил однажды утром каменщик. Танде рассмеялся. Нет, они не хотели добавлять какие-либо арки. Им нравилось то, что они видели перед собой.

— Сиби! Лия! — позвала Амбер из дворика. — Пора обедать. Выходите из воды, дорогие. Достаточно солнца на сегодня. — Они недовольно повернулись к ней — достаточно солнца? Откуда она знает, сколько кому положено солнца? Она улыбнулась.

Она уже была знакома с желанием родителей дать своему чаду лучшую жизнь, чем когда-то имели они сами, — больше возможностей, лучшее образование, больше внимания, любви... продолжать можно бесконечно. Но во всем этом Амбер хотела немного обратного. Она хотела дать им все, что у нее было: место под солнцем; понимание того, что мир был намного больше, чем их страна; воспитать в них желание путешествовать, открывать для себя новые вещи, места, людей. Что бы она и Танде ни старались делать для них, она точно знала, что это ей удалось воспитать в них. Сиби и Лия хорошо представляли те места на земле, которые сыграли важную роль в жизни их родителей; бабушка жила в Америке, тетя Паола на юге Африки; тетя Мадлен — в Женеве... Лондон, Париж, Хараре... географические названия им были знакомы так же хорошо, как названия окружающей их местности: Ниарела, где обитали мама и папа Танде; район, где они жили до того, как переехать в свой новый дом; Квинзамбугу, где находилась их начальная школа. Да, Амбер наблюдала это в своих детях; мир был для них меньше и понятнее, чем для многих их друзей. Она понимала это и радовалась этому. Макс был бы тоже доволен.

96

Мадлен обеспокоенно рассматривала свое отражение в зеркале в ванной комнате. Она была на седьмом месяце беременности и располнела, как... как... у нее просто не было слов как. Огромная грудь, которой она когда-то хвасталась Джеймсу — тогда она была уверена, что она останется навсегда маленькой, — вернулась к ней, словно кто-то наговорил. Она едва могла видеть из-за нее свой огромный живот. Когда она ехала в общественном транспорте, люди с опаской смотрели на нее, ожидая, что она вот-вот упадет, и среди чемоданов и сумок будет рожать прямо здесь и сейчас. Ей оставалось еще восемь недель, она готова была рыдать. Живот даже не думал опускаться, как мило заметил Джеймс. Она сама только становилась больше и больше.

Она снова натянула одежду на свой живот и поковыляла к туалету. Именно поковыляла. Она чувствовала себя, выглядела, вела себя, как... утка, подумала она в отчаянии. Тучная, жирная, неповоротливая утка. Паштет. Это больше походило на правду. Наконец-то она подобрала верное описание для себя. Огромный жирный паштет. Фуа гра.

Она услышала, как быстро открывается и закрывается входная дверь. Джеймс вернулся. Она знала, что он на носочках пройдет в комнату посмотреть, в каком она пребывала настроении, чтобы подобрать нужное приветствие. Бедняга. Так было с тех пор, как она обнаружила, что беременна. Смена настроения случалась с пугающей частотой, и каким оно будет, нельзя предугадать заранее. Иногда она чувствовала себя повелительницей вселенной; а иногда она едва могла заставить себя встать с постели, когда жуткая тоска опускалась на нее, словно пыль на старую полку. Все довольно закономерно, успокаивал Мадлен ее французский гинеколог. Хотя сама она не была в этом уверена.

— Привет. — Послышался его голос позади. Она обернулась и улыбнулась, прочитав в его глазах облегчение.

— Привет. — Она пыталась подавить в себе то чувство опустошенности, которое возникло у нее при недавнем обозрении зеркального отражения.

— Как день прошел? — Он положил портфель на пол и подошел к ней. Она медленно кивнула.

— Хорошо. Неплохо, наверное. Я рано пришла домой. — Она подалась вперед в его протянутые руки, чтобы он обнял ее, стараясь не думать о том, что еще месяц назад он мог свободно обхватывать ее. А теперь он с трудом смыкал руки у нее на спине. Перестань, приказала она себе.