С тобой моя тревога
Шрифт:
— Пойдем сперва в буфет, — заявил Василий. — Я не ел с утра.
Он смотрел на Ольгу восхищенным взглядом. В вишневом узком платье с широкими, ниже локтей, рукавами, в черных чулках и черных туфлях с острыми носами к высоченными каблуками, побледневшая от волнения, она была очень красива. Василий держал ее за руку чуть повыше локтя, и Ольга опасливо прижимала его руку. Через плотный шелк он чувствовал теплоту ее тела.
В буфете никого почти не было, если не считать четверых старых рабочих, сидевших за пивом, да еще двоих. Ольга первая увидела и узнала их. Это были Одинцов
— Я пойду сяду вон туда, — сказала Ольга и попыталась освободить руку, а букет приблизила к лицу, будто бы понюхать.
— Иди спокойно, — он пожал ей руку. — Чего ты, честное слово!
— Мне не хотелось бы с ними встретиться, — созналась Ольга.
— Не обращай на них внимания. Пусть себе сидят…
Василий посадил Ольгу неподалеку от буфета, под большой картиной. Она села лицом к стенке, положила букет на край столика.
Василий взял бутылку лимонада, бутерброды с колбасой, два пирожных и сел напротив Ольги. Она вопросительно посмотрела на его широкое доброе лицо с массой мелких и крупных родинок и почему-то засмущалась.
— Ешь, Ольга… Если похудеешь — разлюблю! — пригрозил он.
Ольга меньше всего верила в то, что Василий может в нее влюбиться. Она рассмеялась, довольная тем, что хоть шутя он так пригрозил ей, и взяла пирожное. Потом из зала донеслись аплодисменты, хлопанье откидных сидений, топот ног. Скоро у буфета выросла очередь, а все столики оказались занятыми.
Василий с Ольгой, увлеченные разговором, не заметили, как к их столику подошли Андрей Михайлович и директор завода. Девушка, убиравшая посуду со столиков, принесла следом две бутылки пива, тарелку с бутербродами и чистые стаканы.
Василий и Ольга предупредительно встали. Андрей Михайлович, разрозовевшийся, вытер со лба бисеринки пота сложенным вчетверо темно-синим платком. Он галантно поцеловал Ольге руку. Подобный жест для нее был непривычным: она бы вырвала руку из его сухих пальцев с длинными белыми ногтями, но чутье подсказало, что этого делать нельзя. Андрей Михайлович обнял ее за плечи и мягко, но настойчиво усадил. Дорофеев разлил вино, и мужчины стоя выпили, сказав друг другу:
— С праздником!
— А вы мне нужны будете, Лихова, — обратился Дорофеев к Ольге. — После праздника, девятого, зайдите.
— Спасибо! — в замешательстве произнесла Ольга. — Спасибо!..
— Ну-ну-ну! Спасибо потом скажете, — на полном серьезе ответил он, поняв состояние Лиховой. — Так жду. В десять… Как дела, Грисс? Рисуешь?
— Понемножку, Сергей Петрович!
— Ну, счастливо веселиться! Поедемте, Андрей Михайлович, в шахматы, а? Партию!
— Заходите, ребята! — попросил Андрей Михайлович уходя.
— Пойдем осмотрим Дворец! — предложил Василий. — Ты ведь в нем впервые.
— Нет, лучше потом… Я чувствую себя неловко. Так много людей, и будто все на меня глядят.
— Нравишься, вот и глядят, — шепнул он. — Знаешь, какая ты сейчас красивая?!
— И все-то ты врешь,
— А мне еще отвозить артистов в колхоз. Ты поедешь со мной?
— Угу…
Они вышли из буфета в вестибюль.
— Я цветы забыла, — спохватилась Ольга.
Василий вернулся к столику, а она встала около колонны.
— Молодчина, Олька! — услышала она знакомый голос и увидела в толпе смеющееся лицо Риты. — Сейчас я до тебя доберусь! — Рита ящеркой проскользнула в толпе. — Танцы наверху начинаются, пойдем! А то всех кавалеров расхватают! Держи мандарины! — Девушка критически оглядела Ольгу и осталась довольна: — Молодец! У тебя, знаешь, есть стиль! Пойдем наверх, парни все закачаются, как тебя увидят!
— Я не одна, — сказала Ольга.
В это время Василий вернулся с букетом и протянул его ей.
— Ого! — воскликнула Рита. — Первая жертва есть! Здравствуй, Вася, с праздником! Пошли танцевать скорее!
— Ты танцуешь? — обратился он к Ольге.
— Когда-то танцевала… давно…
— Пойдем?!
Она покачала головой, приблизила лицо к лицу Василия и прошептала, чтобы не слышала Рита:
— Туфли… чужие. Хочешь, потанцуй, а я здесь подожду.
— Ты иди, Рита, — сказал Василий. — Мы пойдем картины смотреть… У нас целая Третьяковская галерея. Свои художники рисовали, заводские! — предложил он Ольге.
Они переходили от картины к картине, но Ольга была невнимательна и почти не глядела на полотна.
— Посмотри вот на эту, — Василий остановился перед большим полотном.
На нем был изображен обувной магазин. На переднем плане на табуретке сидел солдат. У его ног стоял кирзовый сапог, из голенища которого свисала портянка. Солдат примерял остроносую черную туфлю. На прилавке лежали закрытые и открытые коробки, молоденькая продавщица держала в руках наготове еще одну туфлю, коричневую. За примеркой наблюдала пожилая женщина с кошелкой в руке.
— Ну, как? — спросил Василий.
— Ничего, — ответила Ольга. — Демобилизовался, выходит, солдат…
— Что с тобой? Ты как себя чувствуешь?
— Хорошо…
— Завтра на демонстрацию пойдем. До города на машинах, а там — с колоннами. Праздник только начинается. После демонстрации группа туристов в горы едет. Я повезу. Поедем, а?
— До завтра дожить еще надо, — сказала Ольга и вздохнула. — Все равно праздник кончится. А потом опять эта посуда…
— Работа есть работа! Она никогда не кончается. Иначе как же, — сказал рассудительно Василий.
— Я не о том. Слишком хорошо было сегодня. Так не будет никогда больше, наверное…
Позднее они опять мчались в автобусе через осенние поля и сады, уснувшие селенья. Только что народившаяся луна мчалась с ними наперегонки по беззвездному небу. Девушки из колхозного ансамбля пытались дремать, склонив друг другу на плечи головы с блестящими черными косами, обернутыми вокруг пестрых тюбетеек. Юноши, устроившиеся на заднем сиденье, все еще бодрствовали, тихо выстукивая мелодию на дойре.