С Том 3
Шрифт:
— Приходилось пробовать?
— Из смородины тоже. Лишь бы горячий был. А если с сахарином — совсем праздник.
Я вспомнил о голодном 42-м. Если первый год войны были еще запасы, потом пошел ленд-лиз, то зима сорок второго — вспомнишь и вздрогнешь.
Проводница убежала по своим делам, а я встал у окна в коридоре и принялся напитываться морковными витаминами. Попутно прислушиваясь к яростному спору в тамбуре. Там, судя по всему, какие-то ученые собрались.
— …не тычь мне Отто Ганом. Ты вспомни еще Жолио-Кюри. Это ведь он обнаружил, что деление носит взрывной характер и запатентовал урановую
— …циклотроны и тяжелая вода — это тупиковый путь. Я уверен, что обогащать уран надо иным способом…
— Каким?
— По методу Лео Силарда!
— Это пустые фантазии! Расчеты показывают…
Услышав про урановую бомбу, у меня что-то громко щелкнуло в голове и я смело толкнул дверь тамбура. Там курили двое мужчин. Один чернявый, семитской внешности, с залысинами, в круглых очочках. Другой худощавый, с чеховской бородкой и усами. Пожилой такой. Почти старик.
— Товарищи, я тут случайно услышал ваш спор…
Оба мужчины были в штатском и испуганно уставились на мою гимнастерку. Потом разглядев армейские знаки успокоились, заулыбались.
— Тематика уранового излучения не является секретной, — «Чехов» пожал плечами.
— А я и не из органов, — поезд качнуло на повороте и я чуть не облился чаем. — Петр Соловьев. По военной специальности из саперов.
— Спасибо, нам не нужны консультации по вашей части, — улыбнулся еврей.
— Подожди, Яков! — «Чехов» прихватил товарища за рукав. — Соловьев, Соловьев… Что-то я слышал про вас. Не вы ли получили пару месяцев назад Героя?
— Я.
— Что же не носите награду? — спросил молодой.
— Возвращаюсь из… скажем, командировки.
— Вот и мы… тоже.
Мужчины представились. Чернявый оказался Яковом Борисовичем Зельдовичем. Его товарищ — целым академиком, Виталием Хлопиным.
— Не могу сказать, что большой специалист в подрывном деле, но мне кажется я в состоянии вам помочь с урановой бомбой.
— Смелое заявление, — Хлопин засмеялся. — Об эту проблему сломали мозг лучшие умы. Мы уже знаем, что деление урана носит взрывной характер, но…
— У вас проблема с обогащением, — покивал я, взглянул на Зельдовича. — И схемой подрыва. Правильно?
— Не совсем так, — Яков Борисович затушил папиросу в жестянке. — С обогащением Виталий Григорьевич еще в прошлом году разобрался, это уже не проблема. А вот достижение критического состояния — это нерешенная проблема физики. Но простите, откуда у вас знания в области цепной реакции?
Из будущего. Прям так чуть и не ляпнул. Одного из моих сослуживцев привлекали к ядерному проекту. Николай Гречко… Так же как и я, сапер, прошел всю войну, ни разу не был ранен. А загнулся всего за полгода от лучевой болезни. Три командировки на «Маяк», расчеты и консультации по поводу имплозивной схемы, утечка… Пил Николай под конец жизни — как не в себя. И по пьяни много чего интересного мне рассказал. Не то, чтобы я сильно прислушивался. Но все-таки воевали вместе, как не уважить человека? Тем более больного, в присутствии которого врачи отводили глаза.
— Да был у нас… студент один… все уши прожужжал своими мечтами о Радиевом институте. А я — такой человек, отказать не могу, слушаю всё, хоть про китайскую грамоту, — я посмотрел на Хлопина, мысленно поблагодарил, что урановая
— Ну и что же вы думаете по поводу подрыва? — чуть насмешливо спросил Зельдович. Докурив, он прикрыл створку окна, из которой довольно-таки прилично тянуло.
— Да, как его инициировать? — Хлопин пожевал губами.
— Пушечная схема. Сделать два цилиндра из обогащенного урана, обложить взрывчаткой и подорвав, «выстрелить» навстречу друг другу. Это уже я придумал. Всё-таки взрывать я умею.
Ученые уставились на меня в удивлении. А я прямо как наяву представил Колю, который, подвыпив, утверждал, что любого едреного физика переспорить сможет. Кроме самых зубров, конечно. Сколько он их дискуссий (это слово он произносил с явным презрением) наслушался, что с легкостью воспроизводил доказательства. Так что я имею перед своими попутчиками огромное преимущество: мне точно известно, как был получен конечный результат. На пальцах, конечно, без формул и прочего, но вот так, в курилке — мне равных нет. Сейчас, само собой.
— Как просто! Мне это не приходило в голову! — Зельдович достал из кармана пиджака записную книжку, карандаш. Начал что-то быстро черкать.
— Только товарищи, — тут уже я напрягся. — Давайте договоримся. Эти идеи… Они не мои… — я кивнул академику. — Я сам не специалист, высказал только общие принципы. Так что… как говорится, пользуйтесь. На благо нашей страны.
— Где этого вашего Гошу найти можно?! — Зельдович перевернул страницу записной книжки — Мы проверим эти идеи расчетами и если все сойдется… Да с такой светлой головой! Ему же срочно надо в науку!
— Не знаю. Мы расстались под Киевом, в августе еще, — я глянул на опустившего голову Хлопина. — О нашем разговоре прошу не распространяться. Я ведь нахожусь под подпиской. По своим вопросам, конечно. Лично Берия у меня ее брал.
Фамилия наркома произвела впечатление. Зельдович быстро убрал записную книжку, Хлопин так и вовсе заторопился в вагон. Даже не попрощался.
В Коломне нас разбудили. Я как раз проснулся от того, что поезд начал тормозить и услышал, что проводница кому-то сказала про остановку. Только подумал перевернуться на другой бок, снова что-то зашумело у нас. Странно, попутчики наши тоже до Москвы едут. Воришки какие залезли? Или заплутал кто спросонья?
Не угадал. Краповые околыши на фуражках даже в тусклом свете ночника были видны. Родина помнит, Родина знает.
— Товарищи, пройдемте в другой вагон, — тихо сказал лейтенант, растолкав нас. — Ваши вещи сейчас заберут, не беспокойтесь.
— Нет вещей, — буркнул Яков. — Не с курорта едем.
— А что, в чем дело? — я окончательно проснулся.
— Пройдемте!
Ну и ладно, в другой, так в другой. Надеюсь, там соседи потише будут, а то совсем рядом с нами храпун затесался, такие рулады выводил, стены дрожали. Обулись, застегнулись, пошли. Лейтенант впереди, за ним Яков, потом я. А за мной уже два гэбэшных сержанта. Проходя, увидел стоящего у открытого купе Зельдовича, испуганно смотрящего на нашу процессию. Не удержался, подмигнул ему.