С утра до вечера. В чистом поле
Шрифт:
— Как вы тут жить будете, — пробормотал сторож. — Наверно, ничего своего нет?
— Много мне не надо, — ответил Гедиминас.
Сторож ушел. Гедиминас стоял в темной комнате, разглядывая тающие хлопья снега на окне. Через минуту снова заскрипела лестница, и в комнату вошел сторож. Он нес коптилку, сделанную из снарядной гильзы.
— Говорю, без света-то неуютно будет. Вы уж простите, что лучше лампы нет.
— Сойдет и эта, — сказал Гедиминас. — Спасибо вам.
Сторож поставил на подоконник коптилку и вышел. Гедиминас снова с болью ощутил свое одиночество. Оно было всюду, бесконечное и необъятное. В комнате пахло
Комната засияла и ожила. Гедиминас грел у пламени озябшую руку. Что-то заскреблось в углу комнаты. Он вздрогнул, обернулся и увидел на полу серую мышку, которая панически металась из угла в угол, не находя щели. Он шагнул к ней. Мышка съежилась в углу комнаты, глядя на него крошечными, полными невыразимого ужаса глазами.
«Вот я и не один», — подумал он и, усмехнувшись, повернулся к огню.
Где-то, очень далеко, глухо громыхали орудия.
На другой день снег не шел. Земля была покрыта им, но на дороге он растаял и смешался с грязью. В голых ветвях деревьев чирикали нахохленные воробьи.
Гедиминас велел сторожу подмести в классах и стереть пыль с парт. Сторож с сомнением покачал головой.
— Вы думаете, придет кто-нибудь?
— Обязательно придут, — сказал Гедиминас. — Давно должны были начаться уроки. Завтра натопите в классе.
— Дров нету, — буркнул сторож, смахивая тряпкой пыль.
— Поищите и найдете. А потом я поговорю с родителями учеников. Ведь они не захотят, чтобы дети сидели в холодных классах. Леса кругом хватает.
— Леса и правда хватает, — согласился сторож.
— Скажите, может, кто-нибудь согласится продать мне костюм?
— Костюм? — сторож прищурил глаз и почесал подбородок. — У меня тоже есть. Племянника. Немцы выгнали окопы рыть, так и не вернулся бедняга. Некрупный мужик был, вряд ли вы влезете.
— Попробую.
Гедиминас пошел к сторожу, и тот вытащил из дубового шкафа темный, пропахший нафталином костюм. Он надел поношенный пиджак. Немного жало под мышками, и рукав был коротковат, но он обрадовался, что пиджак не настолько уж узок. Зато брюки явно были коротки.
— Сколько вы за него хотите? — спросил Гедиминас.
Сторож снова поскреб подбородок и глянул на жену.
— Что мы тут будем торговаться. Носите на здоровье, а когда получите жалованье, сговоримся.
Целое утро в холодном, пустом классе Гедиминас учился писать левой рукой. Он обнаружил на подоконнике несколько кусочков мела и тщательно выводил слова. Мел крошился в непривыкшей руке, буквы выстраивались кривые и неровные. Рука устала, отяжелела, то и дело падала вниз.
«Похоже на почерк первоклассника, — с горечью подумал он. — Выходит, я сам пришел в школу, и моя жизнь начинается сначала. А начинать надо. Судьба швыряет тебя вниз, подминает, давит, а ты должен подняться и все начинать
Доска была испещрена словами. Гедиминас стирал их тряпкой и снова писал, упорно и терпеливо, пока буквы не стали слушаться его. Потом, взяв у сторожа чернила и бумагу, он написал несколько объявлений о том, что завтра начинаются уроки, и велел сторожу расклеить их на домах и телеграфных столбах. Объявления получились довольно сносные. Он устал, как после тяжелой работы.
Гедиминас осмотрел всю школу. В пыльном шкафу он нашел подставку от глобуса, несколько рваных карт, пустую чернильницу и чучело совы. Сова посматривала на него рыжими стеклянными глазами. Он сдул с нее пыль и поставил на шкаф.
Когда он поднялся в свою комнату, кровать была застелена: в ногах лежал пиджак, надставленные брюки и белая чистая рубашка.
Самолеты быстро приближались к нему, а он был один в пустом ровном поле. Вначале появился небольшой, серый самолет, потом второй, третий, четвертый; вскоре они заслонили солнце своими стальными крыльями, и на земле стало темно. Самолеты с воем пикировали на него; они летели у самой земли. Он увидел, как пилот высунул голову из кабины и посмотрел вниз, иронически улыбаясь. Лицо пилота было обожжено, оно исказилось в какой-то странной, кривой гримасе.
Гул моторов разрывал уши.
Начали падать бомбы.
Одна бомба падала прямо на него.
Он схватился руками за голову, вскрикнул и упал на землю.
Гедиминас проснулся, обливаясь потом. Сердце заходилось от ужаса. Он понял, что это был только сон, и вздохнул с облегчением.
За окном еще было темно. Гедиминас хотел заснуть, но сон не приходил, и он до рассвета пролежал с открытыми глазами.
Утро занималось туманное и сумрачное. Очень издали, словно сквозь какой-то дым, пробивался к земле тусклый свет. Гедиминас встал в этом сером свете, побрился, надел рубашку, костюм (как приятно снова быть в привычной одежде) и, взяв у сторожа кипятку, немного закусил. Есть ему не хотелось. В голове все время вертелась мысль: «Придут дети или не придут? Чтобы поскорее рассвело!» Он беспокоился, сомнения одолевали его.
Гедиминас ненавидел темноту. Это был главный его враг, с которым он собирался сразиться; он знал, что борьба будет долгой и тяжелой. Много лет, много сил потребует она. Но свет победит. Иначе быть не может.
«Придут или не придут?»
Они пришли.
Гедиминас посмотрел в окно и увидел приближающихся к школе детей. Они шли несмело, сами еще, наверное, не веря, что начинаются уроки, но каждый нес с собой книгу или тетрадь. Потом он услышал, как хлопнула дверь школы, как дети пробежали по коридору, и тихий класс ожил, наполнившись привычным шумом и гулом голосов.
«Пришли все-таки», — улыбнулся он, спускаясь по лестнице.
Сторож звонил в колокольчик.
Когда Гедиминас вошел в класс, шум сразу смолк. Гедиминас поздоровался и, встав у стола, увидел смотрящие на него любопытные, немного удивленные глаза детей. Класс был почти пуст. Он мысленно пересчитал детей: семь. И подумал: «Семь — хорошее число».
— Садитесь.
Дети сели, громко хлопая крышками парт. В классе воцарилась тишина, и в этой тишине он услыхал удивленный шепот. Маленький, лохматый мальчик наклонился к уху своего товарища и шепнул ему: