С вечера до полудня

Бреттонс Клэр

Стянув с нее туфли, он отошел на шаг и снова стал смотреть на нее. Сердце ее замерло. Она выглядела такой… спокойной. Мысль эта заставила Гордона нахмуриться. Только теперь он понял, что еще ни разу не видел Габриелу вот такой, как сейчас. Отчего бы это?

Когда она преподавала в Галвестоне, то выглядела вполне счастливой. Хотя лично ему ее жизнь казалась несколько одинокой. У нее не было близких друзей — только ученики, мать и тетушка Нэнси. Однако родные жили в Канзасе, слишком далеко, и навещать их ей удавалось не чаще одного раза в месяц.

Ресницы Габриелы дрогнули, но глаза не открылись. Там, в Галвестоне,

ее все любили. Она была немного вспыльчивой, если незадачливые ученики медленно усваивали материал, но все равно очаровательной. Она всегда относилась ко всем тепло и открыто. Ее внешность привлекала к ней многих мужчин, но она никого не подпускала к себе слишком близко.

Гордон окинул взглядом комнату. Стена между гардеробом и письменным столом была увешана детскими рисунками, забавными и милыми. Один из них отдаленно напомнил Гордону лягушку, и он вспомнил, как однажды издали видел Габриелу, играющую с ребятами в «лягушку на дорожке». Она была прелестна, как майский день. Волосы, собранные в задорный хвост на затылке, розовый свитер, беззаботный смех… Этот смех и сейчас еще звенел в его ушах.

Ему становилось все труднее увязывать тот ее образ, который сложился у него под влиянием Эванса, с тем, что формировался по мере того, как он все больше узнавал ее сам.

Она спокойно спала, свернувшись в клубочек. Подавляя искушение улечься рядом с ней, он решительно шагнул к двери в гостиную. Но на полдороге остановился и, не успев даже подумать о том, что этого делать не следует, вернулся к постели, нагнулся и нежно поцеловал ее в лоб.

Услышав звук осторожно закрываемой двери, Габриела улыбнулась. Она не знала, о чем именно Гордон сейчас думает, — слишком сильно была взволнована его близостью, чтобы читать его мысли. Но его нежный поцелуй сказал ей, что все хорошо. Он не покинул ее. Быть может, он пока и не верит ей, но все-таки остался с ней. К тому же Лейси наконец-то уснула, и Габриела тоже могла отдохнуть. Обняв подушку, она погрузилась в крепкий, освежающий сон. И в первый раз со дня смерти Тельмы Нильсен она забыла помолиться о том, чтобы не видеть снов.

6

Гордон стоял у окна гостиной и меланхолически взирал на свой «порше», искренне надеясь найти его завтра утром на том же месте, причем не «раздетым».

Он задумчиво почесал в затылке. Утром Габриела будет злиться на него за то, что он остался. Но как он мог уйти? А вдруг ей снова станет плохо?

Припав к двери спальни, он прислушался. Ни единого звука. Приоткрыв дверь, он осторожно заглянул в комнату. Габриела все так же лежала, свернувшись в клубочек, — за все время она ни разу не пошевелилась.

Вернувшись к диванчику, он лег и закинул ноги на краешек кофейного столика, пытаясь найти удобное положение.

Но, как ни ворочался, было очевидно, что человеку ростом в шесть футов нечего надеяться с комфортом расположиться на пятифутовом диванчике.

Опустив голову на подлокотник, он поджал ноги и, отчаявшись отыскать место для рук, скрестил их на груди. О Боже, ведь руки и ноги наверняка теперь так затекут, что неделю в себя не придешь! Он перевернулся на другой бок и почувствовал под собой какие-то твердые бугры. В этом диване комков, наверное, не меньше, чем в соусах его матушки. Вот Дора, та умеет приготовить настоящий соус. Тут Гордон спохватился: ведь

он сегодня так и не пообедал!

Закрыв глаза, он стал вспоминать День Благодарения, когда Дора слегла с гриппом и готовить пришлось его матери. Индейка получилась твердой как камень. Грейс наморщила веснушчатый носик и взяла с матушки обещание, что та к плите впредь и близко не подойдет, разве что для того, чтобы испечь печенье. Усмехнувшись, он попытался представить себе День Благодарения у Габриелы с ее матерью — должно быть, куда тоскливей. Недаром она так жадно слушала его рассказы о счастливом детстве.

При мысли о том, как изголодалась Габриела по обычному человеческому счастью и любви, у него болезненно сжалось сердце. Он попытался не думать об этом, но боль не проходила.

— Плохи твои дела, Гор, — сказал он сам себе. — Ой, плохи!

Вспыхивал и гас красный свет реклам, по ветровому стеклу автомобиля катились капли дождя. «Руе де Бурбон», — повторяла она про себя. Это название совсем недавно возникло в ее видениях. В глубине сознания Габриела понимала, что видит сон и что все это уже происходило с ней однажды… в ночь гибели Тельмы.

Но на сей раз все будет по-другому. Она не перепутает вывески. Тельма не умрет.

Уже пробило полночь. Темнота, холод, дождь. Неистовый ветер гудит в проводах и в кронах деревьев, издавая зловещие заунывные звуки.

Медленно ведя машину вниз по улице, Габриела заметила стоящего у фонаря мужчину в грязных джинсах. Он натянул козырек кепки пониже на глаза и, сложив ладони ковшиком, прикурил сигарету. Ее кончик ярко вспыхнул во тьме.

Потом она увидела бар и вывеску над дверью — «Руе де Бурбон». Оттуда вышли двое мужчин с девицей, ее длинные черные волосы сплетались с бахромой на короткой куртке. Все трое что-то пили из бумажных стаканчиков и весело смеялись, празднуя Рождество.

А вот Габриеле было совсем не весело. Она тряслась от страха и жадно хватала ртом воздух. Руки болели так, словно их давным-давно перетянули жгутом. Голова раскалывалась, грудь и бедра горели, как будто их жгли огнем, а челюсть саднило. Тельму снова ударили. В который раз.

Свернув направо, Габриела припарковалась у тротуара.

— Нет, — твердила она себе, ворочаясь на простынях. Какой-то частью разума она сознавала, что на самом деле находится у себя дома, в своей постели, ощущая прохладное прикосновение постельного белья. И однако происходящее с ней было слишком реально, чтобы оказаться простым сном.

Она почти физически ощущала под рукой металлическую ручку двери, слышала клацанье замка. Видела струящиеся по улице потоки воды.

«Не входи туда, не входи. Тельмы там нет!» — подсказывал ей внутренний голос. И все же она вошла в бар.

Горячие слезы обожгли ей глаза, покатились по лицу.

— Я ошиблась! — закричала она. — Это название улицы, а не бара. Это улица… — Глубокие всхлипывания перешли в безнадежные рыдания. — Тельма! О Господи, умоляю тебя! Я совершила ошибку!..

Услышав сквозь сон какой-то шум, Гордон с трудом разлепил веки, заворчал и, повернувшись, чуть было не скатился с дивана. Все тело онемело от неудобной позы.

— Я ошиблась! — раздался крик.

Габриела?! Вскочив, он бросился в ее комнату. Навстречу ему неслись ее отчаянные рыдания.