С вождями и без них
Шрифт:
Михаил Сергеевич выкроил время для посещения штаб-квартиры концерна "Тойота" в Нагое. Здесь у нас была возможность увидеть воочию многократно описанную в романах семью магната. В особняке, лишенном архитектурных излишеств, обставленном дорогой, но тяжеловесной мебелью, за большим столом расселись братья, унаследовавшие компанию от отца, ее основателя. Старший председатель правления, те, что помоложе, руководители финансового и производственного департаментов. А кроме того, их сыновья и внуки, занимающие различные должности на предприятиях концерна. Все как один холеные, вежливые, без чопорности, свободно владеющие английским языком.
Незабываемое впечатление оставило посещение Хиросимы, приуроченное к дню ядерной бомбардировки. В поминальном траурном
Мне еще несколько раз довелось побывать в Японии по приглашению "Иомиури". По просьбе редакции я писал статьи о положении в России, злободневных международных проблемах, наших отношениях с Японией. Все они печатались с приложением небольшой фотографии, и, честно говоря, для меня стало сюрпризом, когда на улицах, в метро подходили незнакомые люди, осведомлялись, тот ли я Шахназаров, делились своими мыслями по затронутой в моих статьях тематике. Как говорится, пустяк, но приятно: значит, все-таки читают.
Сотрудничая с "Иомиури", я свел знакомство со многими работающими в газете журналистами и имел возможность к ним присмотреться. Главное впечатление высокий профессионализм и скрупулезность в изложении информации. Не хочу проводить параллели, может быть, и в Японии есть свои доренки, но те, с кем я сотрудничал, ни разу не обманули моего доверия и не позволили себе изменить без авторского согласия хотя бы одно слово. Добавлю, что я не встречал часто приписываемых японцам фанатизма, высокомерия и коварства. По природе сдержанные в выражении чувств, они раскрываются навстречу дружелюбию и в способности к общению не уступают никакому европейцу. Во всяком случае, мы с женой испытывали искреннюю симпатию к ироничному и хитроумному Хамадзаки, серьезному и сердечному Коджиме, немногословному, искреннему Фусэ, сердечному Сайто.
В ноябре 1991 года, когда я еще был в роли государственного советника при Президенте СССР, редакция "Иомиури" предложила организовать мой диалог с Киссинджером. Михаил Сергеевич дал согласие, и я отправился в Лондон, избранный в качестве своего рода нейтрального поля для этой встречи. Запись беседы, продолжавшейся три часа, была опубликована в нескольких номерах газеты. Говорили мы главным образом о том, какой вид может принять международная система после окончания "холодной войны". "На Западе, - сказал Киссинджер, - говорят, что США остались теперь единственной сверхдержавой. Это чепуха. Я верю, что мы движемся к многополярному миру пяти или шести относительно равных центров силы: того, что возникнет на территории Советского Союза, даже если это будет лишь Российская республика, Европы, Японии, вероятно Китая, возможно Индии и США". О наступлении "эры многополярности" бывший госсекретарь США говорил убежденно и даже, как показалось, с энтузиазмом. Мне пришлось возразить, что и в новой международной структуре, по крайней мере в обозримом будущем, наши государства сохранят сверхдержавный статус хотя бы потому, что только они обладают ядерным арсеналом, способным уничтожить мир, - теперь это, пожалуй, единственное, что унаследовала Россия от былой мощи Советского Союза.
На этом мы, в общем, и согласились: многополярный мир при особой ответственности двух ядерных сверхдержав. Доктор Киссинджер оказался приятным собеседником. Называемый "Метернихом XX века", возносимый в качестве международного оракула, он, тем не менее, держался достаточно скромно, внимательно слушал и больше поддакивал, чем возражал. Меньше чем через два месяца мы встретились снова, на этот раз в Фонде Горбачева (14 января 1992 г.). Киссинджер, посетивший Москву, попросил о встрече с Михаилом Сергеевичем, а я был приглашен на ней присутствовать. Они обменялись комплиментами, затем Киссинджер проинтервьюировал Горбачева, интересуясь его мнением о том, что будет
Но вот проходит три года, и бывший государственный секретарь США публикует в журнале "Newsweek" статью, высказывая в ней ту самую точку зрения, какую окрестил чепухой. Причина такого "разворота" объясняется достаточно просто. После распада Советского Союза Соединенным Штатам не с кем стало считаться. Еще вчера Белому дому нужно было согласовывать с Кремлем едва ли не каждый свой шаг в районе конфликтов, а после 91-го года в Москве стали только поддакивать Вашингтону. Так продолжалось не день и не два, у американского руководства созрела мысль: чего нам, собственно, носиться с этой Россией, почему мы должны отказываться от заслуженного Америкой права стать наставником и лидером мирового сообщества и повести его в XXI век? Киссинджер как "трубач" американской политической элиты и озвучил этот выбор*.
Разумеется, не он один. Как всегда, резче и острее выразил его Збигнев Бжезинский. С этим "злым гением" России у меня были давние личные "теоретические счеты". Еще в 60-е годы я критически отозвался о книге Бжезинского и Хантингтона "Сравнение политических систем СССР и США". В свою очередь Збиг, как его называют в американских и польских научных кругах, ответил написанной по заказу госдепа критикой учебника "Обществоведение". В 90-е годы мы сталкивались с ним на различных конференциях: в Римини, Москве, Варшаве. Держались обходительно. Человек он умный, жесткий, наделенный способностью мыслить в историческом масштабе. Но эти отменные качества существенно портит явная предвзятость по отношению к России. Став американцем, занимая одно время престижную должность помощника президента США по национальной безопасности, Бжезинский все-таки остается польским националистом, затаившим неутолимую ненависть к России.
Когда на круглом столе в Варшаве я сказал ему, что предвзятость сильно вредит поиску истины, он стал возражать, заверял, что в нем безосновательно видят врага России, на самом деле желает ей добра. Примерно в таком же духе клялся в своих симпатиях к нашей стране и его постоянный соавтор Сэмуэль Хантингтон, с кем мне также довелось встречаться. В его нашумевшей последней книге "Столкновение цивилизаций" эти симпатии выразились в том, что России будет разрешено примкнуть к Западу, когда христианство вступит в последний бой с исламом*.
Хочу свидетельствовать, что среди американской научной интеллигенции достаточно много людей, не разделяющих имперских устремлений политической элиты и относящихся к России если не с симпатией, то с должным уважением. В разное время я встречался с такими незаурядными людьми, как Олвин Тоффлер и Джонатан Шелл, Роберт Такер и Стивен Коэн. Обсуждая всевозможные проблемы, в большинстве случаев находили общий язык, а если не удавалось убедить друг друга - расставались без ощущения, что разногласия непримиримы. Такое же впечатление осталось у меня от беседы с патриархом американской дипломатии и политики Джорджем Кеннаном. Такер привел меня к нему, заодно показав расположенный неподалеку дом Эйнштейна. Кеннану было уже под девяносто, но он был в курсе самой свежей информации о том, что происходит у нас в стране. Его оценки и суждения не слишком расходились с нашим "новым мышлением": взаимозависимость, баланс интересов и т. д. Прощаясь, подарил мне свою книгу.
Из моего рассказа видно, что и годы, проведенные вне большой политики, были насыщены трудами и размышлениями, поездками и встречами. Не проходило недели, чтобы в Фонде не собирались какие-нибудь симпозиумы или коллоквиумы. С помощью своих зарубежных поклонников Михаил Сергеевич построил для Фонда престижное здание на Ленинградском проспекте в нескольких шагах от Финансовой академии. Где-то в июне 99-го года Раиса Максимовна просила нас поделиться своим мнением о том, как следует распланировать новую фондовскую обитель, чем ее обустроить и украсить. Потом - внезапная весть о ее болезни, за тяжелым течением которой следил весь мир, кончина в немецкой клинике.