С высоты птичьего полета
Шрифт:
В номерах Интуриста, за которые берут с иностранца столь немало в сутки, тараканы, неустройство и неувязки способны окрасить туристскую поездку в мрачные тона. Представления о нас на Западе, как о дьяволе, представляющём всем явную угрозу. Контакты туристов способны развеять этот взгляд, и еще к тому же известно, что это самый выгодный экспорт, когда люди за впечатлениями приезжают к вам в страну. Надо сказать, что Главкосмос ничего не делал, чтобы организовать французам досуг: ни поездок, ни развлечений по воскресениям. Мы пытались кормить их скидываясь, но только что это была за кухня. Ой, как стыдно за наши обеды в Институте космических исследований, за вечно неубранный двор, с постоянной стройкой и мусором. А ведь не только туристам, но и специалистам было бы неплохо показать наши привычки, традиции, особенности,
Мы прилетели на космодром, когда жара временно спала и были места в гостиницах, и нам удалось устроиться в гостинице для руководства. Она пустовала, и скучающая в холле дежурная обсуждала с нами телевизионные передачи – результаты первого московского конкурса красоты.
– Ну какая это красота? – удивленно спрашивала дежурная. – У неё же, у этой красотки, и женского ничего нет, ровным счётом ничего. Разве это женщина? Подросток, и только.
В плавательном бассейне, куда собиралась публика к концу дня – купаться и загорать в косых, но жарких лучах заходящего солнца – обсуждалось все: и подготовка транспортного и грузового кораблей, и футбол, и политика, и даже шаги нового правительства во Франции. Здесь мы считали себя знатоками и рассуждали о равновесии местных сил, о поражении правых в Марселе, где прогнозировалась их победа, об эйфории центрального правительства после майской победы, о примирительной поездке Рокара в Новую Каледонию, о всем, о многом, однако мысленно постоянно (и когда мы гуляли по степи, безжизненной, в чахлой траве, замусоренной, где даль перечеркивалась вертикалями стартовых площадок) мы находились в здании МИКа, тихом и сумрачном, с его бесконечными коридорами и залом, в котором красиво подсвеченные испытывались и готовились к старту космические корабли.
Особых хлопот, впрочем, не было. Мы провели проверку аппаратуры, привлекая всех красивым видом эмблем предстоящего полета. И с небольшими проблемами загрузили её в корабль. Сама раскрывающаяся конструкция была самым крупным грузом, и её грузили на «дно» вертикально стоящего корабля, а потом шла остальная загрузка. Но вот вечером (загрузка шла круглосуточно) оказалось, что наша конструкция качается. Закрепленная множеством винтов, она качается на опорной раме, и, если так ее отправить в полет, она сорвется и будет крушить окружающие её прочие грузы. На первый взгляд этого не может быть. Крепление прошло испытание во Франции во всем диапазоне нагрузок. Однако здравый смысл вносит коррекцию. По нашим понятиям, французская конструкция слишком хрупка и деликатна. Она рассчитана на особое обращение – белые перчатки входят в комплект. Мы переносим её бережно на руках. В ней около сотни килограммов, но она требует изящных движений и манер. Все время думаешь, как не задеть, не зацепить, не нажать. Мы переносим её по длинным коридорам, возносим на третий этаж монтажных лесов. Но это мы, а неуклюжие космонавты в надутых скафандрах сумеют ли обеспечить необходимый сервис, ведь тонкость обращения потребует от них особых усилий и забот.
Итак, конструкция качается, а виноваты в том тонкие, прямо-таки птичьи, лапки транспортировочной плиты – цена французского изящества. В полёте на участке виброперегрузок, по мнению специалистов, они сломаются. А потому «шум и крик» – мы держим всех. И хотя есть оправдание, что испытания проведены, спокойствия и житейской уверенности нет. Причём при формальном подходе нас просто снимут с грузовика, а дальше – исключительно «наши проблемы». Все счастье в том, что люди здесь умные и не формалисты, а выход – сделать растяжки, подручными средствами растянуть и закрепить их.
Мы успели в Москву на встречу с французской делегацией накануне её отъезда. Мы успели с ними поговорить и рассказать, что первая ласточка – первый грузовой корабль к станции – загружен французским оборудованием и готовится к старту. Основная тяжесть теперь ложилась на подготовку документации, продолжались тренировки космонавтов в бассейне Звездного городка: они всё выходили и выходили в «открытый космос» бассейна. Предстояло подготовить и отработать большое число нештатных ситуаций, то есть крупных и маленьких отклонений, из которых нужно выйти «сухим» и выполнить эксперимент.
Мы пахали
Летом уйти в отпуска не удалось, как не пришлось в них пойти и в предыдущие годы. В августе готовился к старту второй
Один из них, упомянутый человек-вол («человек-дятел» по Катаеву) не расставался с идефикс – доказать собственную необходимость проекту. При встречах он долго и строго смотрит тебе в глаза, выспрашивает методично и цепко. При занятости не хватает времени на политес, из-за вошедшей в кровь манеры рассказываешь все по делу «как есть», и только позже понимаешь, как оборачивается это против тебя.
«Мне кажется, что вам понравилось бы быть волом… У них очень покойная жизнь. Они всегда молчат, трутся возле быков…» Если бы так. Они сначала трутся возле тебя, а получив информацию, со всех ног бегут и тотчас пускают её в ход. Докладывают, жалуются, сигнализируют, раздувают что-то, превращая твою жизнь в кошмар, когда работа вдруг уходит на второй план, а впереди ты – «несчастный, запутавшийся», нежданно-негаданно угодивший под ассенизационный фонтан. Уже в конце разговора в голосе человекадятла-вола слышится металл, и прокурорским тоном он спрашивает: «А вы докладывали об этом руководству?» (Имеется в виду Триер.) И любая техническая мелочь, угодив на предметный столик, выглядит слоном и требует времени и внимания.
Деятельность человека-дятла-вола похожа на обвал: начинается камешком, а разрастаясь и обрушиваясь, погребает под собой всё. Но когда всё, вопреки помехам, сделано, человек-вол заявляет громко «мы пахали», и начальство точно вспоминает, что он был при том, гдето рядом со вспаханной целиной, и вследствие этого несомненно, конечно, принимал участие, и кому ещё пахать, простите, если не волам. Три человека из армии рядом стоящих тормозили воз проекта, подобно лебедю, раку и щуке, замедляя его ход. Один – в эшелоне власти, другой мешал работе на выходе, третий вертелся рядом и всё примечал. Когда они порой забывали о нас, становилось легко дышать, жить и работать.
Однако ничто не проходит даром. Преодоление внутренних барьеров требовало многих сил, и организм среагировал: у меня появились тромбы, из тела выперли, словно светлые проволоки, сосуды, которые казались белыми из-за того, что на входе в них закупорилась кровь. К врачам пойти я не мог, меня бы тотчас уложили, и это в финальный момент. Старался поднимать меньше тяжести, но в наших условиях это не очень получалось, когда единственная двигательная сила – руки и ноги.
Внутренние трудности были основными. Правда, и внешние тоже были. Партнеры словно провалились. Испытания рождали вопросы, а ответы не приходили. Тренировки космонавтов в скафандрах с реальной аппаратурой требовали устранения дефектов, а ответы на телексы не приходили. В конце июля у нас был длинный телефонный разговор. Получился он не очень продуктивным. Я тогда с педантичностью автомата излагал во всех тонкостях очередной технический вопрос, а в ответ слышал повторы и обиды. Впрочем, встав на место наших партнеров, их тогдашние обиды можно было понять. Трудились, трудились, подстегивая себя, и вот «поезд аппаратуры от них ушёл», а они ещё на вокзале: готовят документацию, разбирают отказы, а поезд гремит уже где-то далеко на окрестных мостах. И именно «в поезде» возникают реальные проблемы и ощущается причастность к движению. И хочется быть хотя бы работником штаба, куда приходит отчёт о действиях на передовой.
– Вы нас не известили о запуске грузового корабля, и мы узнали о старте «Прогресса» из газет.
– Мы тоже так.
– Но наши газеты разное пишут.
Да, видимо, не всегда хватает ума. «На всякого мудреца довольно простоты», а, может, и культуры, времени, чтобы всё отследить и чего-нибудь не забыть впопыхах. Коллеги правы, но у нас только главное в голове: испытать, доработать, успеть.
Нам понятно и их желание участвовать в заключительных испытаниях аппаратуры. К сожалению, у нас просто нет времени, загрузка последнего грузового корабля на носу. А до этого необходимо убедиться, что всё идёт, переделывать уже будет некогда. На наши телефонные упреки коллеги обиженно отвечали: