С ярмарки (Жизнеописание)
Шрифт:
И все же... И все же настал день, мрачный, тяжелый день, когда добрый, верный Серко ушел, ушел навсегда, навеки и так неожиданно, так нелепо, так трагично.
Случилась эта печальная история летом, в месяц тамуз [23] . Было исключительно жаркое лето, без дождей, люди изнывали от зноя. А ведь известно, что в сильную жару собаки опасны - они бесятся.
По местечку пошел слух, что взбесилась какая-то собака и искусала нескольких собак, каких - неизвестно. Жителей охватил ужас, и они стали принимать меры, чтобы предохранить малых детей, - а вдруг кого-нибудь из них, упаси бог, искусает бешеная собака.
23
Тамуз -
Меры эти заключались в том, что детей отводили к старому знахарю Трофиму, у которого были острые ногти. Своими ногтями он "вытаскивал синих собачек" из-под языка у детей и делал это так искусно, что дети ничего не чувствовали. Операция, конечно, не столь опасная, но особого удовольствия это не доставляет, когда лезут к вам в рот и ногтями ищут "синих собачек" под языком...
Потом принялись за городских собак. Привезли бог знает откуда двух собачников, вооруженных толстыми веревками и железными крючьями. И они принялись за работу. В один день эти палачи уничтожили до двух десятков собак. Они на глаз определяли, какая собака бешеная и какая здоровая. Кто мог ожидать, что жребий падет и на доброго, умного, смирного Серко.
Можно предполагать, что собачники получали от города плату с каждой пойманной собаки. А если так, то вполне вероятно, что среди убитых было немало невинных жертв, и Серко был одной из первых.
Об этом несчастье дети узнали, возвратившись из хедера домой уже после того, как оно свершилось. Они устроили в доме настоящий бунт: "Серко? Как можно было это допустить?"
Бунтовщиков, понятно, быстро утихомирили. "Как это школьники смеют думать о собаках!" Их угостили хорошими оплеухами, вдобавок пожаловались учителю и попросили, чтобы он не пожалел розог на закуску. И учитель оказал им эту любезность - не пожалел розог. Ох, каких розог!
Но все это пустяки в сравнении с гибелью бедняги Серко, пострадавшего ни за что ни про что.
Больше всех убивался тот, кто сильнее всех любил Серко - автор этих строк. Несколько дней подряд он ничего не ел, несколько ночей не спал, ворочался с боку на бок, вздыхал и стонал в тишине. Он не мог простить злым, скверным людям, у которых нет ни малейшей жалости, ни капли сострадания к живому существу - никакой справедливости. И он долго, долго думал о разнице между собакой и человеком, о том, почему собака так предана человеку, а человек казнит ее. И снова вспоминался ему Серко, его умные, добрые глаза, и Шолом припадал лицом к подушке и орошал ее горькими слезами...
12
АНГЕЛ ДОБРА И ДУХ ЗЛА
Доносчик курносый Ойзер.
– Множество опекунов.
– Субботние угощенья бабушки Минды.
– Любители нравоучений и проповедники морали
Мальчик, возможно, и забыл бы о том, что у него был друг - собака, если бы ему не напоминали об этом на каждом шагу: "Серко велел тебе кланяться..." При этом не упускали случая прочитать ему нравоучение, пусть запомнит на будущее. Нравоучения эти были для него тягостней пощечин. Недаром говорят: поболит - пройдет, а слово западет. Тем более что здесь было и то и другое - и оплеухи и поучения. Поучения сыпались со всех сторон. Поучал всякий, кому не лень, и все добрым словом. Казалось бы, какое дело синагогальному служке, как молится сын богача! И что ему до того, что сын богача смотрит в окно во время "Восемнадцати благословений"? А сын богача, думаете, зря смотрит в окошко? Молитва молитвой, но как упустить такое интересное редкостное зрелище - погоню собаки за кошкой. Стоит посмотреть на эту поучительную сценку. Кошка взъерошилась и летит как стрела - собака за ней. Кошка на плетень - собака за ней. Кошка с плетня - собака за ней. Кошка в сточную канаву - собака вслед. Кошка на крышу, а собака - дудки! Стоит собачье
– Вот так - то мальчик стоит на молитве?
– говорит служка Мейлах и дает нашему герою подзатыльник.
– Погоди, бездельник, я уж расскажу отцу!..
Или, к примеру, какое дело курносому банщику Ойзеру (он был когда-то сапожником, но к старости ослабел и нанялся в банщики), что мальчики Нохума Вевикова катаются с горы на собственном заду и протирают штаны? Так нужно же было ему однажды увидеть это из своей бани и напуститься, шепелявому, на ребят:
– Выродки, лодыри! Сто чертей вашему батьке! Новые фтаны вы превраффаете в ничто! Разбойники! Вот я сейчас побегу в хедер и пожалуюсь учителю!
Жаловаться учителю - это не только богоугодное дело, но долг каждого человека; у всякого есть дети, и никто не может поручиться, какими они вырастут. Поэтому надо за ними хорошенько приглядывать и действовать хоть бы словом, если нельзя пустить в ход руки. Вот почему у детей было так много наставников и опекунов. Они выслушивали столько выговоров, нравоучений, наставлений, что у них постоянно шумело в ушах: "Жжж... этого не делай! Жжж... здесь не стой! Жжж... туда не ходи!" Все жужжали: отец, мать, сестры, братья, учитель, служанка, дяди и тетки, бабушки и главным образом бабушка Минда, которая заслуживает быть упомянутой особо.
Бабушка Минда была высокая, ладная, несколько франтоватая и страсть какая набожная. Ее главным занятием было наблюдать за внуками, чтобы они росли в благочестии. Послюнив пальцы, она приглаживала им пейсы; чистила и оправляла на них костюмчики, следила за тем, как они молятся, читают ли молитву после обеда и перед сном. Все ее внуки должны были приходить к ней в субботу днем, пожелать ей доброго здоровья, рассаживаться смиренно вдоль стены и ждать субботнего угощенья. Угощенье это трудно назвать щедрым, но зато оно всегда подавалось на чистых сверкающих тарелочках: яблоко, персик, рожок, винная ягода или две-три сухих изюминки. Наставления при этом сыпались без конца. И все они сводились к тому же: нужно слушаться отца, мать и почтенных набожных людей, нужно быть благочестивым. Бог накажет за самую малость - за то, что не молишься, не слушаешься, не учишься, за шалости, за дурные мысли и даже за пятнышко на одежде. После всего этого ни яблочко, ни персик, ни рожок, ни винная ягода, ни ссохшиеся изюминки не лезли в горло.
Но бабушкины поучения ни в какое сравнение не могут идти с тем потоком назиданий, который учитель низвергал на своих учеников по субботам, перед вечерней молитвой. Слезы рекой текли из глаз мальчиков - так ясно и ощутимо изображал он ангела добра и духа зла, ад и рай и как ангел загробного мира швыряет грешников с одного края вселенной на другой. Милли... миллионы бесов, духов, нечистых копошились у ног учеников. Даже под ногтями у них учителю чудились черти. Он был уверен, что каждый из его учеников попадет в преисподнюю, ибо если и встретится один безгрешный, который молился, читал священные книги и делал все по велению ангела добра, то он все же, послушный духу зла, грешил мыслью, а если не мыслью, то во сне, в сновиденьях своих грезил о запретном...
Словом, не было никакой возможности укрыться от истребителя всего сущего, злого духа, хоть ложись и помирай. А тут как назло хочется жить, озорничать, смеяться, лакомиться и, проглотив побыстрей молитву, думать именно о запретном... И это уже было делом злого духа, у которого довольно подручных для того, чтобы завлечь невинного в свои сети. Ну, а кто к нему попался - идет за ним, как теленок, и делает все, что он прикажет. И такое уж счастье этому злому духу, что его слушаются гораздо охотней, нежели ангела добра. Не помогают тут никакие нравоучения и проповеди. Наоборот, чем больше старается ангел добра, тем упорнее действует дух зла. Страшно сказать, но мне кажется, не будь ангела добра, духу зла нечего было бы делать...