С.Л.О.М.
Шрифт:
– Не хошь - как хошь,- заключил Семеныч.- Покедова тогда: мне обход закончить надо. Ить они, наши мыслители, какие? Как дети малые. За ними глаз да глаз нужен. Свет повключают, и оставят. А то двери на ночь запереть забудут. А это непорядок,- сторож вздохнул.- Так что, говорить не хошь? Ну, ладноть, бери морковку за так, мне она без надобности - жевать уж нечем.
Семеныч перочинным ножиком разрезал корнеплод повдоль, просунул половинки под дверь и снова удовлетворенно хмыкнул, когда те втянулись внутрь. Вздохнув, он зашаркал по коридору
– Никакой тебе заботы нету, только сахаром хрустеть,- беззлобно укорил его Фаер, вытряхивая рафинадные крошки на серую жесткую ладонь.- Тебя, небось, тоска не мучает?
Пони перестал жевать и отвернулся.
– А-а, понимаешь. Лошадь - и та понимает. А ты ведь куда больше, чем лошадь. Верно?
Пони после небольшой паузы утвердительно стукнул копытом в паркет и вздохнул.
– Влипли мы с тобой, Феликс. Ты-то хоть не по своей воле. А я - по собственной дурости. Все чего-то большего хотелось. А теперь вот ничего не хочется, только назад вернуться. Но что толку? Вернусь ли я прежним? И куда? Разве могу я теперь вообще стать прежним? А? То-то…
Киборг привалился спиной к тюкам сена, уставившись на пыльную лампочку. Пони снова вздохнул, сунул теплую мягкую морду ему под мышку и засопел. Фаер теребил его светло-рыжую гриву и говорил:
– Как ни крути, а выбора у меня нет. Но так просто им свою папку не получить. Сначала они вернут меня в меня. А потом пускай делают, что хотят. Тогда мы посмотрим, кто кого, док. Тогда посмотрим. Поиграть решил? Нашел себе живые игрушки? А, Феликс? Мы все для него - только игрушки. Прототипы. Поиграет - и в утилизатор. Так у них принято. Понимаешь?
Пони снова утвердительно стукнул копытом. Потом принялся отстукивать еще: "Феликс хочет уйти".
– Отсюда нельзя уйти,- вздохнул киборг.- Самое главное - куда? В зоопарк, детишек возить?
"Феликс хочет уйти,- упрямо стучал пони.- Совсем уйти".
– Почему? Тебе плохо здесь?
"Феликс один,- ответил пони.- Феликс гуляет один. Феликс ест один. Спит один. Феликс грустит. Совсем один. Феликс не хочет один. Феликс думает. Феликсу плохо. Феликс хочет уйти. Совсем".
– Ты хочешь умереть?- оторопел Фаер.
Пони утвердительно топнул: "Друг помогает. Феликс уходит совсем".
– Я не могу этого сделать,- возразил киборг.- Понимаешь? Я, конечно, плохой человек. Я пытался убить других людей. Незнакомых людей. Я вообще много чего противозаконного натворил. Но я не настолько плохой, чтобы убить единственного друга, который меня понимает. Который меня не судит. И который ничего от меня не хочет.
"Феликс хочет
– Не могу. Не проси.
Феликс отвернулся, уткнувшись в темный угол.
– Мне надо заправиться,- сказал Фаер.- Это ночное бдение жрет кучу энергии.
Он прошел в лабораторию и вынул из шкафа початую упаковку концентрата глюкозы. Привычно расстегнул комбинезон, открыл питательный отсек на груди и освободил его от пустого контейнера. Затем потянулся за новым, но вид блока вдруг показался ему странным. На первый взгляд, упаковка не отличалась от заводской. И все-таки что-то в ней было не так. Обычно пластиковые контейнеры плотно держались друг друга, но эти отделялись легко. Словно их вынимали поодиночке после автоматической укладки на линии.
Фаер поставил коробку на место, взял невскрытую, из глубины шкафа, и заправился. Потом подумал и рассовал оставшиеся контейнеры по карманам комбинезона. Потом подумал еще, достал контейнер из подозрительной коробки, сорвал с него предохранительный стерильный клапан и вылил содержимое в поилку одной из клеток вивария. Крысы на минуту оживились. Попробовли воду на вкус, и как ни в чем не бывало, улеглись досыпать.
– Береженого бог бережет,- пробормотал Фаер.
***
Сна больше не было ни в одном глазу, и двигаться на ощупь стало бессмысленно. Поэтому Игорь сразу разглядел полоску света под кухонной дверью. Подойдя ближе, он услышал и приглушенные голоса.
– С твоей стороны это было необдуманно,- резко говорил Олег.- Ты переходишь всякие границы.
– Я просто не могу смотреть, как ты изводишь бедную девушку,- не менее резко отвечал Репьев.
– Она прекрасно жила без меня все эти годы.
– Дурак. Трижды дурак и эгоист. Слепой, к тому же.
– Я не слепой, я все прекрасно вижу. И во всем в состоянии сам разобраться. Тем более, в наших отношениях с Полиной.
– Каких таких отношениях? Она четыре года ждала, пока ты соизволишь позвонить. Четыре года, Левушкин. Для тебя это совсем ничего не значит?
– Я не мог. Ты же знаешь.
– Не мог, или не хотел? Это помешало бы тебе продолжать заниматься философским самокопанием.
– Что ты понимаешь…
– В самом деле, что я в этом понимаю? Грубый солдафон. Это ты у нас один совестью страдаешь. Пытаешься заткнуть собой все амбразуры. Нам, гагарам, недоступно.
Олег сердито фыркнул:
– Слушай, что ты от меня хочешь?
Дважды звякнула о рюмки бутылка. Потом Репьев сказал:
– Хочу получить с тебя слово. Как только вытащим Андрея - немедленно объяснишься с Полиной.
– Вытащим? Что ты опять задумал?
– Что задумал - это мое дело.
– В последнее время мне все больше не нравятся твои дела.
– Я делаю то, чему ты меня учил.
– Я ошибался.
– Ты и сейчас ошибаешься.