С.М.У.Т.А.
Шрифт:
– Ты, Марфа, пошто меня позорить идёшь? Я же раб верный, работник честный, помощник известный. Да и тебе сколько раз помогал, а ты поклёп на меня хочешь навести!
– Ах, вот ты как заговорил! Поклеп, говоришь, навести? А кто спал, а не бдил? Ты только бздеть, старый карачун, и умеешь, да ещё и хавало своё раскрыл, монахине угрожал. А сейчас опамятовался, как прикипело! Ишь ты, какой двуличный, одна личина твоя, как девица румяная, добра да сладка, а другая, как задница у козла, вся в навозе, да шерсти козлиной. Тьфу на тебя, тьфу. Иди к настоятелю, да винись,
– Не старый я ещё, - пробурчал в ответ Аким. – Иди, я покараулю.
Монахиня отвернулась от него и направилась к туалету, а потом и помыться. Вернувшись через минут тридцать, она снова уселась возле отрока, ожидая его пробуждения или прихода настоятеля. Отрок проснулся раньше, но не успел встать, как в келью вошёл Аким.
– Спишь всё, а тебя ждёт настоятель. Ужо заждался, а то прожрался вечор и почивать лёг, как боярин, а его тут охраняй и паси.
Вадим медленно встал, монашка кивнула и, сочтя свою миссию выполненной, ушла. Вадим подошёл к кадке и, набрав плошкой воду, не спеша выпил её, потом стал медленно одеваться. Чувствовал он себя довольно погано. А Акима словно бы прорвало: злоба, страх, зависть - все чувства к непонятному отроку смешались в нём.
Он ещё не знал, что вчера испытал Вадим и, видимо, даже не догадывался. Аким понял только то, что кузнец перебил всех мертвяков, оба послушника погибли, а отрок и Анисим чудом выжили. Поэтому и злобствовал.
Вадим ростом был чуть выше Акима, но имел более хлипкое телосложение, да и по годам намного младше. Выходя из кельи, он не мог обойти Акима, не отодвинув его. А тот злорадно улыбался, щеря рот без нескольких зубов.
– Веди к настоятелю, Аким.
– Ишь, какой, я тебе холоп шо ли, сам и иди.
– Так ты же послан им за мной.
– Ну и что, а ты попробуй, выйди.
Аким явно напрашивался на драку, надеясь поколотить наглого подростка. Вадим поискал взглядом кистень, но его нигде не было, а выход из кельи загораживал Аким, позади которого и находилась дверь. И что делать? Ярость внезапно ударила Вадиму в голову.
Он вчера умирал, спасал и снова умирал, а какой-то смерд стоит сейчас перед ним, ведёт себя как животное, и при этом ещё и изгаляется. И, не найдя лучшего решения, Вадим резко ударил Акима коленом в живот.
Тот согнулся от боли и, отклячив зад, отворил им дверь, вывалившись при этом наружу. Вслед за ним вышел Вадим и стал молча бить Акима кулаком по голове. Кровь прилила к глазам, и от ярости он ничего не понимал, по-прежнему дубася неразумного мужика до боли в кулаках.
– Тварь, ненавижу! Я там…, а ты тут ни хера не делал…, ещё и упрекаешь…, тварь, скот…
Сплошные междометия и откровенные ругательства, которым не место на страницах книги, сплошным потоком лились из него. Аким был сильнее Вадима, но чувство правоты, ярость и пережитый совсем недавно страх и вина за невольное убийство, удесятерили его силы.
Он поднялся
– Э! Что тут творится?! А ну-ка, охолонь! Охолонь, я тебе говорю! – какой-то монах, проходивший мимо, заметил драку и подбежал разбираться.
Но Вадим уже пришёл в себя, он бросил бить мужика и отступил в сторону, с ненавистью глядя на Акима. Тот, почувствовав, что гроза миновала, открыл глаза и осмотрелся.
– О, Пафнутий! Ты видишь, шо творится? Убивают прямо с утра и это в божьем доме!
Чернец нахмурился
– Ты, отрок, и в самом деле, что творишь? Это ты вчера ходил с Елизаром?
Вадим ничего не ответил, только нахмурился, не желая отвечать на риторический вопрос.
– А! Тогда понятно. А ты, Акимушка, что ему сказал? Небось, стал посмехаться над ним? Ты завсегда так делаешь над более слабыми, чем ты. Грех это, Аким, а отрок вчера троих мертвяков завалил, наравне с Елизаром, если бы не он, так и нам бы пришлось идти туда или ждать их уже здесь. Так что, думай, что говоришь, голова садовая.
Аким осёкся на полуслове.
– Тады ладно, а и работать пора ужо, - и, подхватившись, он взял топор, который лежал на том месте, где он прилёг отдохнуть, и быстро ушёл.
– Так, тебе что сказали, отрок?
– Зовут меня Вадим, а не отрок. А сказали идти к настоятелю.
– Угу, тогда иди со мной, отведу я тебя, - монах не стал обращать внимания на вызов Вадима.
Через пару минут они стояли перед домом, где располагалась келья настоятеля. Пафнутий вошёл в дом, оставив Вадима на улице. Ждать пришлось довольно долго. Видимо, монах всё подробно рассказывал настоятелю. Наконец, он вышел.
– Вадим, настоятель наложил на тебя епитимью, пойдём в церковь, помолиться нужно тебе.
Вадим долгим и тяжёлым взглядом, которого до этого за собой не замечал, посмотрел на монаха, но ничего не сказал. Много слов – мало дела. Сейчас он решил для себя, что из Пустыни надо уходить. Ему неинтересно было молиться по каждому поводу и принимать различные наказания только лишь из-за того, что кто-то подумал, что он не прав. Жизнь в России научила его, что прав тот, у кого больше прав, а не тот, кто прав. Сила, конечно, в правде, но, правда, она у каждого своя.
Он промолчал и последовал за Пафнутием, твёрдо решив для себя, что из Пустыни будет уходить. Но уходить нужно не сейчас, немного позже, а помолиться? Что же, пробормотать несколько десятков абзацев и постоять на коленях - это не трудно. Гораздо труднее будет выжить без еды, оружия и элементарных вещей, вроде обуви и одежды.
А с одеждой у него уже были проблемы, как бы ни была хороша его камуфляжная куртка, но после вчерашнего она тоже изрядно пострадала. А заденет монстр рукой капюшон, так и вовсе сорвёт его и задушит. То не следует так ходить. Ещё неделя-две, и одежду можно будет выбрасывать на тряпки.