С.О.Н.

Перонн Екатерина

Я как будто и кричу, но Ангел не слышит моих воплей. Я пытаюсь замахать руками, заплакать, сделать хоть что-то. Хотя бы проснуться.

В какой-то момент, упав с кровати и запутавшись в улетевшем со мной одеяле, я почти вырываюсь в реальность. Но солнечный свет вдруг освещает подушку, которую я почему-то прижимаю к груди, и я понимаю, что все еще стою на зловещем перекрестке. Безразличный к моим манипуляциям, Ангел делает шаг, и в который раз мои уши закладывает от визга тормозов.

НЕ-Е-Е-ЕТ!

Прихожу в себя медленно, толчками, осознавая, что все еще держу

в руках ненужную подушку. Комната кажется совершенно незнакомой, я испуганно отбрасываю свою ношу к поверженному одеялу, скомканному на полу.

Затем мозг решает все же вспомнить о месте моего нахождения: осоловело осматриваю прикроватную тумбочку.

Мобильный с готовностью показывает время. 4.29. Вдруг отдаю себе отчет, что в комнате уже минут пять как визгливо тренькает гостиничный телефон. Удивленная и растерянная, снимаю тяжелую трубку.

– Мадемуазель Светикова?

– Да, – я удивляюсь хриплости моего голоса.

– Ваши соседи слышали крики. У Вас все нормально?

Соседи? Родители?

Не тупи, Алиса, если бы твой вой услышал папа, то он бы давно уже выломал к чертовой бабушке дверь.

– Да, я… мне приснился кошмарный сон.

Французское произношение кажется мне в этот момент особенно безобразным.

– Постарайтесь больше не шуметь, – с укором произносит трубка.

Ну, знаете ли! Как будто это от меня зависит. Я пинаю босой ногой подвернувшуюся тумбочку и тут же закусываю ладошку, пытаясь не закричать от боли.

Тумбочки не подушки, они умеют давать сдачи.

– Простите, пожалуйста, – выдавливаю я из себя недовольному собеседнику и тихонько кладу трубку на рычаг.

Автоматически навожу порядок в слегка разгромленном моими стараниями номере. Застилаю постель, убираю журнал, упавший с кровати вместе с одеялом. Затем, осознав, что все мое тело промокло от пота, вновь отправляюсь в душ. Выползая из ванной комнаты, я вдруг понимаю, что все еще плачу. И озноб не прошел.

Обессиленная, сажусь на жесткий пол спиной к кровати, подгибаю под себя ноги и замираю в неудобной позе, чтобы ни в коем случае снова не уснуть. Кто он? Почему я уверена, что знала его задолго до пресловутых снов? Почему так его люблю? Где, когда и при каких обстоятельствах я могла увидеть то, что вспомнила в момент своей клинической смерти? Миллионы вопросов. Найду ли я ответ хотя бы на один из них?

«Нет», – уверенно отвечает подсознание. Киваю, словно соглашаюсь со своим внутренним голосом. Видела бы меня сейчас Наташа – и последующие двадцать лет я бы провела в психиатрической больнице на постоянной основе. Я и сама понимаю, что медленно, но верно отправляюсь в точку невозврата (когда крыша съедет окончательно и уже навсегда).

Ладно. Можно спросить что-нибудь попроще.

Рассказать ли ему о моем сне?

Нет, конечно. Он примет меня за сумасшедшую.

Проснись, Алиса, он, наверное, уже понял, что у тебя не все дома: упала в обморок от его прикосновения, краснела от самых простых вопросов, пялилась на него весь вечер, в общем, вела себя вполне неадекватно.

Но сон? Это же настоящее живое доказательство того, что я с приветом.

В

неудобной позе ноги затекают исключительно быстро: я подскакиваю и начинаю мерить свою комнату метровыми шагами. Я, наверное, уже пару километров прошла за эту ночь в рамках гостиничного номера.

Сказать?

Не сказать?

Сомнения разрывают реальность на миллион вариативных возможностей.

Он может ответить: «Я тоже видел этот сон». Или: «Я тебе верю». Или вообще: «Я тебя люблю и любил всю жизнь. Пойду скажу Марго, что свадьба отменяется».

Но вдруг он ничего подобного не испытывает? Тогда я покажусь Полю, самому дорогому в мире человеку, идиоткой, пытающейся его заинтриговать. Еще хуже, если он решит, что я сбрендила. Тогда он произнесет что-то вроде: «Марго, Наташа, бегите все сюда. Нам нужна срочная психиатрическая помощь для Алисы».

Навряд ли он так сделает. Может, все же признаться? Нет, это безумие.

Была бы у меня ромашка. Гораздо проще было бы поручить это решение неодушевленному цветку.

От безысходности хватаю телефон и подключаюсь к гостиничному WI-FI, чтобы отыскать в дебрях Интернета какое-нибудь подходящее к роли гадалки приложение. Вайбер горит новым сообщением – Лена тоже не спит:

«Как дела у моей удачливой подруженьки?»

Удачливой. Скажешь тоже.

Плюхаюсь на неудобный пуфик, за две секунды печатаю ответ. «Плохо.»

Другими словами ситуация даже и не обрисовывается.

«Ну вот… И почему?» – удивляется бездушная трубка.

Мне вдруг истерически хочется засмеяться. С чего бы начать? Решаю оставить главную проблему (по имени Поль) на незабываемый десерт.

«Слава со мной все же флиртует…»

«Ой-ой-ой, надеюсь ты пригласишь меня на свадьбу»

Тоже мне подруга. Хотя, когда месяц назад я показала ей фото Славы в одной из социальных сетей, Лена безапелляционно заявила, что он очень даже ничего. И я до сих пор не знаю, подкалывала она меня тогда или говорила на полном серьезе.

«Наташа заставляет носить ОЧЕНЬ высокие каблуки…» – потираю я ступню, которая все еще отдается болью.

«Ах, какая ты несчастная…» – продолжает глумиться Ленка.

Ладно, это были еще цветочки.

«Сон все еще снится…»

Я никогда не скрывала от лучшей подруги своего сумасшествия. Она, в отличие от взрослых, не тащила меня после каждого кошмара к криво улыбающимся психологам.

«Это плохо…

» – поддерживает она меня и сейчас.