Сабля Цесаревича
Шрифт:
Глава VI
На следующий день в школе Павел был задумчив и погружен в свои мысли. Очередной «сон про Лешу», как он теперь называл эти свои видения, заставил его задуматься о вещах, над которыми он раньше не слишком ломал голову. И еще его не покидало чувство стыда, когда он вспоминал лежащий дома в ящике великолепный нож.
Так что, обычно внимательный, он не почувствовал едва заметного изменения обстановки вокруг него. В последнее время отчуждение между ним и одноклассниками углубилось, но сегодня они словно бы все с любопытством
Поэтому он был немного удивлен, когда соседка по парте, ткнув его локтем в бок, пододвинула к нему записку: «Пожар, зачем тебя сегодня хочет вызвать Григ?» Григом в школе звали директора, носившего фамилию Григорян. Девочка глядела на Пашу круглыми глазами — похоже, она поймала какой-то обрывок носившегося по школе слуха, и теперь ее пожирало любопытство. Но Павел лишь пожал плечами, и она разочарованно отвернулась.
На перемене Паша попытался выяснить, в чем дело, но никто ничего толком не знал — кто-то кому-то сказал, что, мол, Пожара, хочет вызвать Григ, да чуть ли не исключить из школы… Может быть, конечно, были знавшие и побольше, но эти молчали. Лишь один из парней, с которым Пожарский был более-менее близок — несколько раз ходили в кино и играли в компьютерные игры — прошептал:
— На тебя настучали. Кто, не знаю, но, говорят, Грига бомбит конкретно.
Поскольку Павел никакой вины за собой не чувствовал, он подумал, что дело в визите Зайчика и ноже. Может, депутат рассказал директору про свой подарок, а тому, почему-то, это не понравилось. Но Павел ошибся — речь шла совсем о другом.
Его вызвали к директору с третьего урока. Григорян ходил из угла в угол по своему кабинету, словно тигр в клетке.
— Садись, Пожарский, — бросил он.
Когда Григ волновался, его армянский акцент становился более явным. Павел сел на неудобный стул, предназначенный для разносимых учеников, с удивлением глядя на директора. Обычно тот всегда был уравновешен и даже несколько вальяжен. Но ходили истории, что периодически в нем просыпался взрывной темперамент. Cам Паша этого не видел, но, судя по рассказам, это было зрелище ужасное и величественное. И, похоже, сейчас Арутюн Левонович впадал в такой амок.
— Павел, — начал директор, тоже присаживаясь в свое кресло с таким видом, будто готов был в любую минуту снова вскочить. — Ты прекрасно учишься, и при этом не дурак, что не всегда сочетается.
Эту вроде бы похвалу он высказал таким тоном, словно бросал обвинение. А потом, сделав короткую паузу, окончательно вышел из себя.
— Павлик, как ты мог?! — взревел вдруг директор, воздев руки к небу.
Пожарский впал в еще большее недоумение — все это напоминало какую-то плохую черную комедию.
— Ты пойми — эти… паршивцы, — похоже, Григорян с трудом сдержался, чтобы не вставить еще более сильное слово, — ты им совершенно безразличен. Они тебя втянут в преступление, и бросят, чтобы самим выбраться. Если вас поймают на горячем — а вас поймают — они, не задумываясь, тебя предадут.
Теперь Павел, кажется, начинал что-то понимать.
— Арутюн Левонович… — начал он, но глава гимназии лишь махнул рукой, после чего вскочил с кресла и снова забегал по кабинету.
— Молчи и слушай! Ты еще ничего не понимаешь, для тебя это ваше… АУЕ — свобода, романтика и все такое прочее. Но поверь, никакой романтики там нет — только грязь и мерзость! Я уж знаю…
Похоже, кто-то из школьников — Павел даже догадывался, кто именно —
— Это все из-за этого… Васютина, — Пожарский не сразу сообразил, что речь идет о Зомбике. — Нашей школе его навязали, я сразу говорил: у нас учатся дети из хороших семей, а вы к ним этого малолетнего уголовника суете. Слушать не хотели! «Арутюн Левонович, вы заслуженный учитель, а он просто ребенок, воздействуйте, перевоспитайте…» Да не перевоспитается он, это я вам как заслуженный учитель говорю! Тут и Макаренко бессилен бы был — он уже гнилой внутри весь, зараженный. Может, в колонии поймет что-то, да только я в это слабо верю. Перевоспитать… Я своего собственного не смог…
Директор осекся, по его лицу промелькнула боль.
— Арутюн Лево… — еще раз попытался вставить слово Паша, но педагог снова завелся.
— А теперь вот ты! — он обвиняюще указал пальцем на Павла. — Такие родители у тебя, мама депутат, отец врач, сам умница. Депутат Госдумы… — Григ уставил палец в потолок, подчеркивая высокий статус произносимого им титула, — с тобой встретиться просит! И вот, пожалуйста — АУЕ! Говорил я им — этот Васютин плохо на детей влиять будет. И что, не прав я был?.. Вот — один из лучших учеников теперь…
— Арутюн Левонович! — почти выкрикнул Пожарский. — Зомбик… Васютин тут ни при чем!
От несправедливых обвинений Павла самого охватил горячий гнев, и он безрассудно продолжил:
— А ваш депутат… он… мерзавец! И взятку вам дал!
— Пожа-арский! — взревел Григорян еще громче, с размаху опустив на стол внушительный кулак — так, что зазвенела и зашелестела вся расставленная на нем в идеальном порядке канцелярская дребедень.
Павел осекся, с ужасом осознавая, что он сейчас сказал, и не представляя, какие кары на него за это обрушатся. Директор же с явным трудом подавил свою вспышку, отвернулся к окну и заговорил севшим голосом:
— В общем, так. Завтра придешь сюда с матерью. Буду просить ее… настоятельно просить перевести тебя в другую школу. Мало мне одного… малолетнего преступника тут, второй — это уж слишком. Что касается твоего обвинения во взятке…
— Арутюн Левонович, разрешите вмешаться, — раздался ясный мальчишеский голос.
С радостным изумлением Павел увидел стоящего рядом с ним Алексея, неведомо как оказавшегося в неприступном обычно кабинете директора.
— Ты как тут очутился?! — уставился на объявившегося в святая святых школы мальчишку, вопросил Григ. Не было ни малейшего сомнения, что он сейчас налетит на обоих подростков, как ураган, и вышвырнет их из кабинета. А потом учинит над ними суд и расправу.
Но ничего такого не произошло.
— Я сяду, Арутюн Левонович? — спокойно спросил Алексей, присаживаясь на второй стул и устраиваясь на нем не то чтобы по-хозяйски, но вполне уверенно. — И вы тоже присядьте, прошу вас.
И — о чудо! — грозный Григ, не отрывая взгляда от мальчика, тяжело опустился в свое кресло.
— Господин Григорян, позвольте представиться — я Алексей, тот самый друг Павла, о котором вам… сообщили. И, заверяю вас, я ни малейшего отношения не имею к мазурикам и каторжникам. Честью ручаюсь, что наша дружба с господином Пожарским совершенно невинна и не нарушает никаких законов. Я готов дать вам любые объяснения.