Сабля Чингизидов
Шрифт:
– Каким грузом? Каким конвоем? Ты что мне шьешь, начальник? У меня же масть другая. Мы в кафе зашли, а там ваши краснофлотцы хулиганят.
– По нашим сведениям, кофейня «У Кати» работает в воскресенье с двенадцати дня. Каким образом вы вчетвером оказались ранним воскресным утром возле неработающего кафе? Откуда вам стало известно место предполагаемой остановки колонны?
– Да не было нам ничего известно! У нас стрелка была забита с хозяином кафе.
– Можете назвать имя?
– Да не знаю я имени. Они открылись на нашей территории, ну мы им стрелку и забили.
– С
– Так наша же территория, они платить должны!
– То есть с целью рэкета?
– Чего, какого рэкета?
– С целью вымогательства денежных средств у хозяев бизнеса с угрозой применения силы, – разъяснил Стригунков. – Так?
– Нет, не так.
– Значит, вы приехали с другой целью. С целью нападения на колонну, – торжествующе заключил каперанг. – Каким образом вам стало известно о прохождении колонны?
Кашраев обхватил голову двумя руками и стал стучать ею об стол.
– Не нападали, не нападали мы на колонну! Понимаешь?
– А зачем стволы с собой взяли? От девочек отбиваться? Давайте подытожим. Хранение огнестрельного оружия. Это раз. Нападение на офицера флота при исполнении служебных обязанностей. Два. Нападение на охраняемую колонну с целью захвата секретного груза. Три. Отказ от сотрудничества со следствием. Это четыре. – Стригунков вышел из-за стола и стал напротив Арчила. – Вы же опытный человек. Четыре срока. Как же вы решились на такой риск? На кого работаете, Кашраев?
– У-у, порву, сука, – вдруг зарычал дядя Арчи и бросился на Стригункова.
Его встретил прямой в челюсть, как две капли воды похожий на удар, успокоивший его товарища утром. Все-таки одна школа давала себя знать.
– Унесите задержанного, – приказал Стригунков, взял трубку телефона и набрал номер Сидоренко.
– Клиент скорее готов, чем нет, – отрапортовал он бодрым голосом. – Завтра приступаю к завершающей стадии операции. Но учти, я его могу держать только до завтрашнего вечера.
Между тем на родной земле задержанных царила некоторая растерянность. К обеду в кофейню заглянул молодой парень в черной футболке с аббревиатурой нью-йоркского управления полиции «NYPD» на груди. Он осмотрел джип, запаркованный у кафе, зашел в кофейню, внимательно осмотрелся внутри и спросил Таню:
– Где Арчил?
– Дядя Арчи? – невинно переспросила та.
– Да, где он?
– Он приезжал утром, но они уехали в военной машине.
– Что за машина? Откуда?
– Из Севастополя.
– А номера запомнила?
– Нет, – честно призналась Татьяна.
Они уже закрывались, а в понедельник у них был выходной. Девочки вышли из кофейни. Парень в футболке садился в «жигули», за рулем которых был уже знакомый красавец-капитан из милиции.
В понедельник в течение дня Кашраева еще раза четыре приводили на допрос, но каперанг был занят. Кашраев каждый раз подолгу ждал в коридоре на тесном складном стульчике перед кабинетом особиста. Он то и дело проваливался в сон, но каждый раз дежурный матрос его вежливо будил, теребя за плечо:
– Проснитесь. Здесь спать нельзя.
Наконец
– Вот дело на вашу диверсионную группу, Кашраев. – Каперанг показал на белую папку с бумагами. – Все твои подельники указывают на тебя как руководителя группы и уже подписали показания. Военнослужащие, сопровождавшие колонну, также подтверждают, что ты руководил действиями нападавших. Мы не знаем пока, на кого ты работаешь, но кое-какие материалы на тебя у нас есть. Вот твои фотографии вместе с неким Роном Лесли, туристом из США. Вы с ним здесь курите на крыльце ресторана гостиницы «Ореанда». Рон – бывший сотрудник ЦРУ. А вот показания уборщицы гостиницы. Мистер Лесли решил прогуляться глубокой ночью по набережной, где имел продолжительную беседу с лицами кавказской наружности. Так что хозяев ваших найти большого труда не составит, Кашраев. – Стригунков похлопал по папке с показаниями. – Сегодня до девятнадцати ноль-ноль я обязан передать дело в военную прокуратуру. И как только это произойдет, колесо повернуть назад уже не удастся.
Кашраев угрюмо молчал и упрямо смотрел в сторону от каперанга.
– Но мы можем договориться.
Руководитель диверсионной группы без всякого выражения посмотрел на Стригункова.
– Вот, посмотри. – Каперанг придвинул к Арчилу бумаги. – Это примерная схема работы вашей группировки. Здесь откаты ментам. Мне надо, чтобы ты вписал суммы и фамилии. И расписался в конце каждого документа. Объясняю, для чего это нам надо. Чтобы, во-первых, быть уверенными, что с нашими людьми и с их бизнесом ничего плохого на вашей земле не случится.
Взгляд диверсанта Кашраева постепенно приобретал осмысленное выражение, и он внимательно смотрел на бумаги каперанга.
– И, во-вторых, – продолжал каперанг, – нам надо иметь крючок на ваших ментов, чтобы с их стороны не было провокаций. Вот бумаги, уже подписанные твоими бойцами, но они не знают подробностей. А нам нужны именно подробности. Мы со своей стороны не даем этим бумагам ход до тех пор, пока ты соблюдаешь соглашение. Как только ты его нарушаешь, мы, во-первых, возобновляем дело о налете на колонну по вновь открывшимся обстоятельствам, а во-вторых, эти бумаги попадают крымским авторитетам. Ты сам понимаешь, нам нужны гарантии. Вот почитай бумаги и подумай.
Кашраев внимательнейшим образом перечитал все подготовленные каперангом документы, вернул их Стригункову и отрицательно покачал головой.
– Это все равно, что вышку себе подписать, – медленно прошепелявил он выбитой челюстью.
– Правильно, только такой документ и может гарантировать нам безопасность наших людей. Любое другое соглашение без гарантий ничего не стоит, – терпеливо растолковывал Кашраеву особист. – Иди в камеру и подумай. Я тебя вызову к шести. Если не подпишешь, вечерней лошадью отбудешь в Москву, в военную прокуратуру. Борт вас уже ждет, – блефовал каперанг.