Сабля Лазо
Шрифт:
— М-да... — смущается Лазо. — Дело серьезное. А как быть — не знаю.
— Может, со Смекалиным посоветуемся, Сергей Георгиевич?
— Дело! — решает Лазо. — Испробуем последнюю инстанцию.
СТЫЧКА
Вот и сшибились красные с белыми. Часто-часто затакали пулеметы, засвистели пули, застучали конские копыта. Полетело громкое казацкое «ура»!
Россыпью несется семеновская конница, блестят на солнце вражеские сабли. Десятки ртов
А красные ждут, не торопятся, поближе подпускают, чтоб наверняка хлестануть.
И вдруг: та-та-та! затрещали пулеметы. Падают в траву передовые, ползут раненые, ржут лошади. Иные без ездоков по полю скачут.
Тимка не видел, как захлебнулась атака белых: до начала боя отец прогнал его к ездовым. Хотел совсем в Межгорье турнуть, да некогда было.
У ездовых скукота. Сидят в лощине, покуривают, словами перебрасываются. Лошади рядом топчутся, головами вертят, ушами прядают. Пули вверху будто пчелы за медом летят: жи-жи-жи!
Ездовые от нечего делать к Тимке пристают, особенно старик Лука, тот, что ершовского коня стережет. Лука — старый, сморщенный, как весенняя луковица, лицо длинное, желтое. На печке бы ему лежать, кости стариковские греть. А он еще спрашивает, зачем Тимка сюда приперся. «Думаешь, тут медом кормят? Тут пулями потчуют, а ково и кашей березовой».
— Какая каша? — не понимает Тимка. — Про што вы, дедушка?
— А такая, — ухмыляется Лука. — Снимут штаны и по заднему месту: тр-та-та! Вон, как пулеметы стрекочут. Штоб, значит, не шастал, где не велено.
— Это вы про меня, дедушка?
— И про тебя, и про отца твоего. Перво-наперво отцу надо всыпать, штоб ребятенка берег.
Боится Тимка: и отсюда могут турнуть, очень свободно. Вон какие глаза у деда, так и стрижет.
— А мне товарищ Лазо разрешил, — находится Тимка. — Когда у него в землянке был.
Зря бахвалится Тимка, не разрешал ему Лазо. С отчаяния врет.
— Лазо, говоришь? — сомневается Лука. — Ну, что ж, и Лазо можно за такое дело. Потому — резон! Я ведь чево, парень, я тебе добра желаю, уберечь хочу. Новой жизни, хоро...
Не досказал старый Лука, охнул, поехал на бок, стукнулся головой о землю. Шальная пуля отыскала деда.
— Коня товарищу Ершову! Живо-о!
Это с командного пункта крикнули. Ездовые опомниться не успели, как Тимка в седло прыгнул. Ударил коня пятками, вылетел на бугор. Смотрит: на другом пригорке, за камнями, человек десять стоят. С обеих сторон пулеметы торчат. И Лазо там, и Ершов. Снова ударил коня, к седлу пригнулся. В ушах ветер свистит, рубаха пузырем вздулась. Пули над головой жужжат.
Быстро доскакал Тимка, возле Лазо
— Дядя Ершов! Берите коня!
— Тимофей?! — изумляется Ершов. — Ах ты, друг ситный! Лука где?
— Убило его...
— Прячься за камень. И — никуда. Слышишь?
Лазо поднимает руку. Плотнее прилипают к железу пулеметчики, настораживаются командиры.
— Ершов! Атакуй слева! Смекалин справа ударит.
— Слушаюсь!
Пружинно влетает командир в седло, махом выхватывает дареную саблю. Тысяча солнц вспыхивает на стали.
— За мной!.. В атаку!.. Ура-а-а!..
— Ура-а-а!.. — ошалело несется по долине.
— Ур-ра-а-а! — кричит Тимка. — Бей беляков!
У Тимки от волнения в горле пересохло, не может на месте стоять, бежать охота. А куда? Зачем?
Чуть-чуть опоздали из засады смекалинцы: часть белых мимо проскочила. Пока смекалинцы с остальными рубились, беляки на хвост ершовцам насели. Впереди Копач на буланом жеребце. Так саблей и крутит.
Сшиблись, мигом смешались. Не поймешь, кто где.
Но тут Смекалин с ребятами подоспел. Теперь сам Копач в тисках оказался.
Другой на его месте, может, струсил бы, улепетывать стал. А Прокоп Егорыч грудью на Ершова наскакивает. Хочется ему красного командира достать.
Ершов сам не из трусливых. Одного наотмашь рубанул, второго. А третий — сам Копач, вот он.
— Ну, держись, красный дьявол! — хрипит Копач и на стременах привстает, чтоб сильней, с потягом рубануть.
— Держусь, ваше благородие! — вскидывает саблю Ершов.
Но не успевает Ершов опустить саблю. Споткнулся его конь. Ударил Прокоп Егорыч по ершовской сабле, выбил из рук.
— Теперь не уйдешь, — щерится Копач. — Получай, волчье племя!
Хотел Копач во весь мах резануть, да не вышло: кто-то в спину так ахнул, что Прокоп Егорыч едва из седла не вылетел. Упал он коню на холку, вниз пополз. Вот-вот наземь брякнется.
Оглядывается Ершов: кто бы это? Смекалин, друг бородатый! Будто на крыльях, подлетел, вовремя выручил.
— Бери, Кузьма, мою саблю! Я их, гадов, винтовкой достану.
— Спасибо, Платон!..
Недолго длится бой, а Тимке кажется — вечность. Видел он, как сверкнула ершовская сабля и упала. Видел, как Прокоп Егорыч клинок занес и как батяня трахнул Копача в спину прикладом.
Увлекся Тимка, загляделся, не заметил, что Лазо ускакал, что пулеметы с пригорка снялись.
Бой укатил вперед, за увал.
ТРОФЕИ
Ранним вечером затихают последние выстрелы. Как ни храбро дрались красные, пришлось им отступить: к семеновцам подоспело подкрепление — несколько эскадронов белоказаков.