Сад на краю
Шрифт:
– Да-да, – продолжая удерживать за руку, Азалия потянула его к себе. – В другой мир сейчас не войдёшь. И не выйдешь оттуда. Ты правда выберешь убежать непонятно куда и зачем, а не побыть со мной?
Рону потребовалось несколько долгих глубоких вдохов, чтобы из позы пропало напряжение, выдающее желание сорваться куда угодно, лишь бы не стоять в бездействии, бессильно смотря на травмы, от вида которых закипала кровь. Только после этого Азалия выпустила руку.
– Вот так. Давай лучше посидим вместе.
Вариантов для посидеть немного, а если добавить к условию «вместе» – и вовсе один: они
«В такие моменты он чем-то напоминает Реда. Просто схожесть или ещё одно свидетельство тесной связи душ?»
– В ногах правды нет. Или настолько не нравится идея оказаться ко мне ближе? Мы уже сидели на одной кровати. На моей – тоже, – добавила уверенно в попытке скрыть собственные переживания.
– Сама же понимаешь, что это… В некотором смысле другое, – с несвоевременной проницательностью отметил Рон, но всё-таки подошёл и сел на таком расстоянии, что между ними спокойно разместился бы ещё один человек.
Дальше-то что? Молчать, смотря куда угодно, только не на друг друга, не дело. Азалия набрала в грудь воздуха, да так и не сказала ничего, только шумно выдохнула. Нужна нейтральная тема, но в голову шли только мысли о Мире, о миссии. Нет. И дело не в нежелании просвещать сильнее – самой хотелось отвлечься.
А на что? Азалия погоду последних дней не помнила, что уж о новостях говорить. Кроме той самой: про пожар на флористической конференции. Неподходящая тема для отдыха. Впечатлениями о самой конференции тоже не поделишься: из впечатлений остались только огонь и Нерисса. Работа… Что там на работе было? Книги… Когда она за них в последний раз садилась?
Не можешь о себе – говори о другом. Поэтому Азалия начала расспрашивать Рона об учёбе. Тем самым тоном, когда собеседнику легко понять: от него не требуется выдаваться в подробности, если нет тяги сделать обратное. Можно вообще увести тему в любую другую сторону без риска словить обиду или осуждение. И пока Рон поверхностно приходился по учебным будням и уже в печёнках засевшем дипломе, Азалия водила взглядом по его рукам, изредка разбавляя разговор комментариями, как всё было у неё.
Изредка и рассеянно. Очень уж внимание привлекли татуировки. Видеть их уже доводилось и до примирения – Рон и по университету мог в футболке ходить, наплевав на косые взгляды преподавателей старой закалки. Но раньше Азалия находилась слишком далеко, чтобы разглядеть их, а теперь изучала постепенно, желая рассмотреть как следует.
«Интересно, а где и какие ещё есть?»
Однако вслух она задала другой вопрос:
– Когда ты сделал первую татуировку?
Рон отреагировал усмешкой на внезапную смену темы и задумался. Правая рука словно бессознательно проснулась к левому боку, пальцы коротко скользнули в районе седьмого и восьмого ребра. Значит, где-то там тоже имеется?
– В шестнадцать.
– В школе не прилетело за это?
– Даже если бы она кого-то не устроила, этому кому-то пришлось бы объясниться, как он её увидел. Мне было
– А почему ты решил её сделать?
– Потому что мне сказали, что это больно.
Азалия прикусила губу. Понятно, лучше не продолжать. Догадывалась, почему можно решить причинить себе боль: порою в физической ищут спасение от душевной. Догадывалась, но… Сердце сжалось, и тело неосознанно продвинулось ближе к чужому. Захотелось обнять и спрятать от мира. От любых миров. Лишь бы они больше не заставляли испытывать боль.
– Вот эта татуировка меня особенно привлекла, – сказала, проводя пальцами по предплечью: по сплетению ветвей, из которого пыталась вырваться птица. Казалось, её перья должны быть красными.
От лёгкого прикосновения кожа покрылась мурашками, а Рон слабо вздрогнул.
– А, эта… – откликнулся заторможенно. – Её я набил. Не лучшее творение, но уж как есть.
– В смысле – сам? Не знала, что ты умеешь.
– В последний год школы научился. Даже в салоне поработать успел, пока жил в Клайрии. Здесь тоже пробовал, но… – Рон поджал губы, с очевидным огорчением водя взглядом по рукам. – Состояние скатилось до такого, что не смог бы с людьми работать. Оставалось только рисовать эскизы, которые может быть однажды пригодятся.
– Покажешь когда-нибудь?
– Многие из последних довольно… Специфичные.
– То, что я окружена цветами, не значит, что я ничего кроме них в жизни не видела. И я уже побыла свидетельницей тому, что вряд ли переплюнут рисунки.
– Как скажешь. Покажу, когда шанс выпадет.
Азалия откликнулась тихим «угу», запоздало осознавая, что всё ещё гладит Рона по руке. А он не останавливал. Не вырывался. Следовал взглядом за пальцами. Задумчивым взглядом человека, желающего что-то сказать, но пока не нашедшего, в какие слова облачить мысль. Поэтому Азалия повела разговор на новый виток:
– Недавно я видела сон. – Можно же так обозвать иллюзорную реальность? – Там мы вместе заканчивали университет и ходили на репетиции после пар.
– Ты всё ещё хочешь этого? Прийти на выпускной.
– Даже больше, чем раньше. Конечно, в жизни я танцую хуже, чем во сне… Гораздо хуже, – уточнила удручённо, ведь раньше её здоровье располагало только к пародированию танцев. – Но всё-таки это весело! А что нужно находиться очень близко… Не хочу считать проблемой. Сколько ни проси, я… Я не хочу тебя отпускать! – выпалила и потупила взгляд, сцепив руки на коленях.
Правда не хотела. Иначе зачем было воссоединяться? Другая сторона души полностью поддерживала это желание. Постоянно уходя с просьбой дождаться, она верила и надеялась, что период разлук однажды закончится. Быть может, вечным покоем одной из сторон, но лучше – совместным настоящим. И будущим.
Рон издал тихий смешок, в котором отчаянность смешалась со смирением. Во взгляде же появилась ясность, готовность высказаться. Азалия подняла голову как раз вовремя, чтобы заметить это.
– На прошлой неделе я говорил с Розой. Всё обдумываю её слова. Наверное, она права. Хоть я и не могу полностью перестать сомневаться… – Рваный вздох. В стремлении приободрить Азалия потянулась и взяла его за руку. – Может… Правда стоит попробовать…