Сад Персефоны

Эскуит Нэн

Пол сделал это — он спас меня. И я полюбила его за это. Но достаточно ли этого, чтобы строить совместную жизнь и при этом видеть, как разбивается сердце Леды?

Словно бы чувствуя мою неуверенность, Леда наклонилась вперед, глядя мне в лицо:

— Обещай, что ты уедешь.

Я колебалась, избегая ее молящего взгляда.

— Я не могу этого сделать. Не могу, если только не буду уверена, что Пол… — Я замолчала.

— Если ты уедешь, то сможешь убедиться во всем. Он либо вернется ко мне, либо последует за тобой в Англию.

Все

же я колебалась. Я не знала, известно ли Леде все о ней самой, о том, что у нее может никогда не быть детей. Если ей это известно и она все же старается завоевать Пола, ничего ему не говоря, то тогда она выйдет за него замуж и хитростью. Если же она все ему рассказала, то бросила камень на весы против себя. Об этом я не могла говорить с ней или еще с кем-нибудь. То, что сказал мне Василис, было секретом. Я не знала, что делать — честнее ли будет по отношению к Полу и Леде уехать в Англию или остаться на Меленусе и бороться за свое счастье?

Все это было таким сложным! Я не могла решить окончательно. Но потом встретила взгляд Леды и внезапно поняла, что не могу бороться. Она выглядела такой худой и больной, какой-то отчаявшейся. Я подумала: «Я не могу нанести ей этот удар! У меня было так много! И Алексис, и Ники, и Пол. Мы провели вместе тот день на Косцене, и это было прекрасно. Вершина счастья. Я никогда этого не забуду. Я думала, что мы принадлежим друг другу. Но, может быть, он принадлежит Леде, а я встала между ними?»

И тогда я медленно произнесла:

— Обещаю, что уеду, если ты, в свою очередь, тоже дашь мне обещание.

— Какое?

Я внимательно посмотрела на нее:

— Я хочу, чтобы ты дала мне слово, что будешь всегда честной с Полом. Во всем — чего бы это ни касалось.

Черные глаза моргнули. Казалось, в них появилась какая-то невысказанная мысль. На одно мгновение я подумала, что Леда поняла, о чем я. Но она ответила достаточно спокойно:

— Я не понимаю.

— Ты поймешь. Думаю, позже. Ты мне обещаешь это?

Медленно, неохотно, она кивнула:

— Обещаю.

— А я уеду с Меленуса.

Леда сжала свои тонкие руки и встала:

— Спасибо, Стейси.

Она ушла так же тихо и незаметно, как вошла. Я продолжала сидеть на прежнем месте, глядя в пространство. Итак, все решено. Не Василисом, вопреки его планам, не Полом, который просил меня выйти за него замуж. А Ледой — нежной, хрупкой и ненавязчивой.

Я вернусь в Англию и возьму с собой Ники. Если Пол действительно любит, он приедет и найдет меня. Но если то, что мы испытывали друг к другу, было только частью плана Василиса, тогда я должна попытаться забыть его и снова начать одинокую жизнь.

Я уже делала это однажды. После Алексиса.

Меня накрыло такой волной отчаяния, что в горле поднялось сдавленное рыдание. Где я найду силы, смелость, чтобы начать все снова? Я не смогу. Я просто не смогу! Жизнь без Пола, казалось, потянется, как исполнение приговора — серая, блеклая,

без надежды.

Я дала слово. Скоро мы вернемся на Меленус, и я должна буду сказать Василису о своем решении. Он рассердится. Он будет пытаться убедить меня остаться или, в крайнем случае, оставить с ним Ники. Я не буду его слушать. Что бы он ни сказал, это ничего не изменит.

Но Пол? Как я скажу Полу?

Я продолжала сидеть, ожидая, что он придет и найдет меня, как обещал, и в то же время боясь этого. Но он не пришел. А потом Ники надоело рисовать, и он захотел выйти на палубу. Мне ничего не оставалось, как отвести его туда, хотя ветер был сильным и море волновалось так, что мы едва могли устоять на ногах.

За обедом Василис сказал, что мы больше не будем заходить ни в какие порты, кроме острова Хиос, где он собирался оставить Гермиону и доктора Сикилианоса. Гермиона жила на этом острове, а доктор Сикилианос собирался навестить свою сестру — мать Гермионы. По радио сообщили, что шторм усиливается.

— Нет никаких причин для тревоги, — заверил нас Василис, — но Эгейское море бывает порой коварным. Это, пожалуй, сама мелководная его часть, но при таком шторме опасные камни могут скрываться среди скал под водой, и разумный рулевой обычно ищет укрытия. Я приказал дать полный ход, чтобы мы могли прибыть на Меленус до того, как ветер достигнет своего апогея. — Он улыбнулся. — Думаю, что будет удобнее для всех оставаться внизу, в своих каютах. В такую погоду это также облегчит работу экипажа. — Он поймал мой взгляд и кивнул, добавив: — Пол помогает на мостике Йоргосу, и поэтому его не было за обедом. Он просил передать всем свои извинения.

К вечеру шторм достиг наибольшей силы, и «Океанис» болтался в бурном море как утлая лодчонка, через иллюминаторы было видно очень мало из-за мелких брызг и тумана, а выйти на палубу было просто немыслимо. Мы начали ощущать качку. Мария ушла в свою каюту; Гермиона держалась на ногах, но довольно заметно позеленела; доктор Сикилианос неподвижно сидел в кресле, казалось полностью сосредоточившись на своей книге. Ники сначала был возбужден приключением, а затем его начало подташнивать, пришлось уложить его в постель, где он изображал смертельно больного, очень жалея себя и не желая выпустить меня из виду ни на секунду.

Пол не пришел и к ужину. Я была скорее довольна, что это освобождает меня от необходимости сообщить ему о своем решении. В моем сердце будто образовалась пустота. Но самое страшное — ничто не может измениться, пока мы не прибудем на Меленус.

Фактически мы опережали шторм, и главный его накал был позади нас. Во время временного затишья, прежде чем непогода разыгралась снова, нам удалось высадить Гермиону и доктора Сикилианоса на Хиосе, к их великому облегчению. Они уже было начали опасаться, что им придется идти с нами на Меленус. Теперь речь шла всего о нескольких часах, и мы окажемся в безопасности на острове.