Садовник
Шрифт:
Я рассказал мистеру Тернеру о преступлениях, о расследовании, о постоянных посетителях отделения французской поэзии Лондонской национальной библиотеки.
Учитель слушал, не перебивая, но на лице его застыла маска ужаса.
– Сэр, – выдохнул он, когда я умолк. – Вы считаете, что я убил девочек?!
Его глаза расширились и напоминали мячи для гольфа, выглядывающие из лунок.
– Я отдал пять лет жизни британской школе, сэр, – горячо заговорил Тернер. – Я верой и правдой служил образованию, и всегда относился к своим ученицам
Он нахохлился, сжался и стал похож на выпавшего из гнезда вороненка, который не знает, куда подевалась его мать. Глаза Тернера вдруг наполнились слезами, и я понял, в чем состоит основная трудность работы детектива.
– Сэр, но я ведь ни в чем не обвиняю вас, – растерянно проговорил я. – Это стандартная, ничего не значащая проверка.
– Я понимаю, – он потянулся к карману за носовым платком, но не донес руку до цели и вытер глаза рукавом сюртука. – И все же, мне обидно. Какова плата за усердную работу!
Опасаясь, что раскисшего учителя увидят директриса, коллеги или ученицы, что может создать ему определенные проблемы, я предложил Тернеру продолжить разговор на улице. Мы вышли из ворот школы и, пройдя несколько шагов по липовой аллее парка Брук Грин, примостились на лавочке.
Я спросил, давно ли мистер Тернер посещал Лондонскую библиотеку. Он сказал, что был там вчера днем, в том числе, некоторое время посидел в отделении французской поэзии. На мой вопрос, был ли кто-нибудь в зале, он ответил, что никого не видел. Фотография Ирэн Вулф ему тоже ровным счетом ни о чем не говорила.
– Мистер Тернер, не обучается ли в вашем классе девочка по имени Розамунд?
– Нет, сэр, девочек с таким именем в моем классе нет. И в школе тоже, насколько мне известно.
– А Эмбер?
– Эмбер тоже нет. У нас все больше Алисы, Катрин и Елизаветы. Я могу идти, сэр?
Я кивнул. Он поднялся с лавочки и, слегка сгорбившись, пошел по аллее. Мне было жалко его, но платок-то из кармана он так и не достал. Впрочем, как и месье Леруа. Кроме того, я чувствовал, что в разговоре с учителем была некая деталь, которую я упустил, деталь, из которой Холмс наверняка бы сделал правильный вывод. Но я, к великому моему разочарованию, не мог этого сделать.
Я сидел на лавочке под фонарем в полном одиночестве. В голове моей, подобно жукам, летающим вокруг фонаря, летали и гудели вопросы, ответов на которые я не знал.
Между тем, у нас остался только один любитель современной французской поэзии – мистер Уэйн Холидей. Вот только посетить этого господина сегодня не удастся, так как он проживает в пригороде Лондона.
Тем не менее, я не собирался сидеть сложа руки. Мы потеряли уже двух девушек, и отдавать Садовнику еще одну было выше моих сил.
Я поднялся, быстрым шагом вышел из парка и направился по тротуару вдоль Кейтнесс-роуд, отыскивая глазами телефонную будку.
Помню, какой стоял шум в газетах, когда в 1903 году в Холборне установили первый в Лондоне
Журналисты оказались правы: через какие-то четыре года телефонные будки можно встретить в Лондоне едва ли не на каждой улице. Бросив в щель монету, я попросил телефонистку соединить меня со Скотленд-Ярдом. Сквозь шум атмосферных помех до меня донесся голос Лестрейда, сообщивший, что в бильярдном клубе полностью подтвердили алиби Леруа.
2
Так называли первые таксофоны. От английского глагола pay – платить.
Я повесил трубку на рычаг и вышел из будки. Инспектору соврали в «Гриндере»: в день совершения убийства Леруа в клубе не было.
Поймав такси, я направился в Пимлико.
10
Я попросил водителя остановить машину неподалеку от особняка Леруа в тени растущего у дороги вяза.
– Сэр, ждать не положено, – недовольно пробасил таксист.
Я пообещал ему десять шиллингов за полчаса ожидания, и водитель успокоился.
В одном из окон особняка Леруа горел свет и время от времени на занавеску ложилась тень высокого худого мужчины. На исходе получаса я уже собирался было попросить водителя отвезти меня на Бейкер-стрит, как вдруг в конце улицы появился автомобиль и подъехал к воротам особняка.
Тут же занавеска отодвинулась и в окне появилась бледное лицо француза. Свет в комнате погас, а через две-три минуты Леруа появился на крыльце. Быстро пройдя по тропинке через придомовую лужайку, он сел в машину. Машина тронулась.
– Даю полсоверена, если будете незаметно следовать за тем автомобилем, – сказал я таксисту.
Тот удовлетворенно хмыкнул и завел мотор. Машина Леруа быстро ехала по Воксхолл-Бридж-роуд в сторону Темзы. Преодолев реку по Воксхолльскому мосту, француз свернул на Харлифорд-роуд, довольно быстро достиг Овала и, снизив скорость, принялся петлять по переулкам Кеннингтона. Соблюдение безопасной дистанции, очевидно, требовало от моего возницы немалых трудов: он весь вспотел.
– Получите соверен, – шепнул я, напряженно вглядываясь в задние фары автомобиля Леруа.
Добравшись до Саутварка, мы снова очутились у Темзы. На этот раз реку пересекли по Тауэрскому мосту и, свернув направо, оказались сначала в Табачных доках, а затем – на темных улочках самого злачного района Лондона, Уайтчепела. Именно здесь находили мертвых проституток, которых пресса называла жертвами Джека Потрошителя.
Помнится, после истерии с серийным убийцей городские власти обещали навести в Уайтчепеле порядок, но, судя по отсутствию фонарей, мусору и мрачным фасадам, здесь мало что поменялось.